Книга Дело о взбесившемся враче - Андрей Константинов

— Но тогда я не понимаю, что все-таки имел в виду Обнорский, говоря, что тебя надо беречь, как цветок… О, а может, он намекает, что тебя в отпуск надо внеплановый отправить на недельку?

А то ты какая-то бледненькая, ну прямо как голодная графиня. Точно — в отпуск! С понедельника. Я пойду отдам распоряжение в бухгалтерии.

И Скрипка поскакал по Агентству.

А ко мне вплыла Агеева:

— Боже, как тебе идет этот бледный, болезненный вид! В этом есть некая утонченность. Ну, согласись сама, Светочка, что румянец — это пошло и банально…

Все в «Пуле» знают, что Агеева — язва. Но не до такой же степени!

Ну, Марина Борисовна, погоди!

Я встала с дивана, подошла к ней вплотную и стала пристально разглядывать ее лицо. Агеева поежилась, но попыталась улыбнуться. А я продолжала молча ползать взглядом по ее бровям, носу, челке. Так в лагере пионервожатые выискивали у нас вшей.

— Ну, что? — Агеева почти в панике села на диван.

— Ну все! Плюс две морщинки.

И всего за один месяц моего отсутствия.

Марина всплеснула руками:

— Не может быть!

— Может! Это вы себя каждый день в зеркале видите, разницы не замечаете, а я месяц отсутствовала — и вот результат.

— Светка, это же катастрофа!… То-то я вчера в метро стою возле мальчика, прямо в упор, можно сказать, его рассматриваю, а он — ноль эмоций.

— Я же вам гель для уставшей кожи на Восьмое марта дарила. Что — кончился?

— Что ты, мажусь и утром, и вечером.

— Значит, уже не помогает…

— Но что же делать? — Агеева нервно закурила.

— Что-что! Золотые нити вставлять, не знаете, что ли?…

В кабинет вошли Соболин с Князем, и началось театральное представление типа «соскучились». Они закатывали глаза, хватались за сердце, картинно падали в обмороки. Мы с Агеевой похихикали, но интересную тему не оставили, и еще какое-то время с нашего дивана неслось: внутренние рубцы… все под наркозом… уехать к тетке в деревню… мужики падают и в штабеля складываются…

Мило почирикав, мы в очередной раз составили негласный пакт о временном ненападении, и Агеева ушла в свой кабинет.

* * *

— Рад, очень рад. — Соболин, дождавшись ухода Марины, встал из-за стола. — И выглядишь хорошо. Только бледненькая. В смысле — подзагореть тебе надо.

— Да вот Скрипка надумал меня на неделю в отпуск отправить.

— Скрипка? Он что — уже вместо Обнорского стал директором Агентства?

— Нет, просто он решил, что если экзотический цветок стал походить на голодную графиню, то этому цветку надо создать тепличные условия.

— Он так и сказал — «голодная графиня»? — фыркнул Соболин. — Надо же, какие образы, твою мать…

— А ты, как начальник отдела, против? Отпуск отменяется?

— Да нет, сходи, конечно, отдохни недельку. У нас что сегодня? Среда? Вот и иди с понедельника.

— Да я бы уже и с завтрашнего дня.

Чего— то у меня от вас с непривычки даже голова разболелась.

— Тут, понимаешь, Светик, — Соболин как-то вдруг помрачнел, — такое дело. Дважды уже один опер приходил, уверяет, что в его районе менты «крышуют» наркодилеров. То есть, умышленно не сдают некоторые адреса продавцов наркоты. То ли взятки с них берут, то ли еще что… В общем, ходит, а ничего конкретно не сливает. Мы уж его и так крутили, и этак — молчит. Набычится весь, твердит только: вы — журналисты-расследователи, вот, мол, и расследуйте.

— А денег за информацию не предлагали? Взял бы у Скрипки на оперативные расходы.

— Да Скрипка удавится! И к тому же — ну как честному менту деньги предлагать? — Володя, похоже, нервничал. — Может, ты, Свет, попробуешь его раскрутить? У тебя ведь и не такие опера кололись…

А вот такое нам, девушкам, слушать приятно. Я расстегнула пуговичку на груди (ну там, где ложбинка начинается). Соболин заметил этот жест:

— Я уверен: кроме тебя в Агентстве эту информацию никто не заполучит…

Только будь осторожна, Света. Выпытаешь информацию — и ни ногой в сторону. Наркотики — сумасшедший бизнес, наркодилеры — страшные люди.

А наркоманы — и вообще безбашенные, за дозу мать родную продадут, на убийство пойдут. Лично я бы их всех — за Уральский хребет, в резервации!

— Володя, — поморщилась я, вспомнив соседа Юрку и Марэка с Валаама, — они всего лишь больные люди.

— Они, Света, не люди, а нелюди.

Человек определяется наличием мозгов, а у тех мозгов нет. Ну, да мы отвлеклись. Опер этот сейчас придет. Зовут его Георгий Федорович Астафьев.

* * *

Лейтенант милиции Георгий Федорович оказался маленьким мальчиком Гошей — в тоненьких очках и с простудой на губе.

Я перед встречей приняла подобающую позу: села на диван боком, выставив на обозрение обе ноги. Гоша глянул, залился краской и осторожно отодвинулся от меня вместе со стулом. Батюшки, да он, никак, еще и девственник. Таких у меня еще не было. Что же мне с ним делать? Я незаметно, ловким движением руки, расстегнула еще одну пуговичку и чуть приподнялась на локте.

— Так, говорите, товарищ лейтенант, крышуют менты-то?

Он только головой кивнул и отодвинулся еще дальше.

— И какой же адрес наркодилера оберегает наша доблестная милиция?…

Дальше мой допрос протекал по привычному сценарию. Я курила, пуская в потолок круглые колечки, меняла положение ног на диване. Гоша нервно дергал шеей, краснел, сопел, выдавливая из себя информацию. Когда очередной мой вопрос завел его в тупик, я «нечаянно» просыпала скрепки на пол возле его стола и присела на корточки с коробкой (я знала, какой вид сверху открывался лейтенанту). Гоша аж зажмурился.

И продолжал говорить уже слепой.

К концу разговора передо мной была ясная картина «ударной деятельности» сотрудников отдела по незаконному обороту наркотиков Дворцового района.

Со слов Гоши, на протяжении почти трех лет многие наркоманы, задержанные с наркотиками, на допросах называют один и тот же адрес, по которому они эту гадость покупают, — Офицерский переулок, дом 3. Следователи, как положено, забрасывают руководство ОМОНа особыми поручениями, в которых просят установить источник сбыта наркотиков. А руководство с настойчивостью маньяка три года отвечает, что установить источник… не представляется возможным.

— Ну, может, не везло ментам. Приходят, а «источник», например, в отпуск уехал, — размышляла я.

— Ага, устала торговать наркотиками и взяла отпуск. И так — все три года, — вдруг разозлился Гоша.

— Устала? Она что — женщина?

— Да. Наркоманы ее зовут кто Лялей, кто — Лялей-черной, кто — женщиной-брюнеткой… Думаю, что Ляля — это псевдоним. Но она точно обитает на Офицерском, три. Там — коммуналка, я соседку ее, старушку, расспрашивал. То, что Ляля снимает комнату, она подтверждает, и о том, что людей к ней ежедневно шастает немерено, свидетельствует, а вот про наркотики — все отрицает: ничего, мол, не знаю, не ведаю… Да и кто в такой информации сознается? Это ведь — укрывательство. Могли запугать старушку. А могли просто приплачивать за молчание: бабуля-то, как я заметил, бедная, на мизерную пенсию живет.