Книга Мертвые все одного цвета - Борис Виан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего, — повторил я.
Ничего. Ничего, если не считать, что сегодня исполнилось как раз пять лет. Пять лет, как никто меня не расколол. Пять лет, как я бью им морду и трахаю их баб. Я машинально ударил кулаком в стену. Но удар получился сильный и я, чертыхаясь, затряс рукой. Они одержали верх.
Я был больше белый, чем они, потому что теперь мне нравилось быть белым. Хотя, в общем-то, что такого?
Плевать мне на все это. Просто плевать. Не так уж плохо быть белым. Иметь белую женщину в своей постели. Белого ребенка, который преуспеет в жизни.
Чего это Джим продолжает зевать?
— Спокойной ночи…— сказал я ему.
Я толкнул дверь, потянулся и вышел. Станция метро была недалеко.
Жена тоже была недалеко. Побаливала поясница… Ее ногти в моей спине… Нет, я был еще в форме.
Весной, в Нью-Йорке — как нигде.
Метро. Четверть часа. Опять люди. Моя улица. Мой дом. Тихий и спокойный. Запах виски висит там на вешалке вместе с моим смокингом. Но на моих руках еще остался запах женщины. Запах дочери голубоглазого ирландца. Я поднялся на три этажа, не поднимая шума. Как всегда одним махом. Я был в полной спортивной форме. Ключи звякали в кармане. Три моих ключа. Нужный я распознал по толщине. Вот этот.
Дверь открылась… Сама собой,
Я закрыл толстую дверь и, не зажигая света, направился на ощупь в ванную. А потом я споткнулся в темноте о растянувшееся тело и упал. Прямо на него.
Я высвободился в одну секунду и бросился к выключателю. Вспыхнул свет. Я застыл на месте, как приклеенный. Он и не проснулся, но стал храпеть. Пьяный, вне всякого сомнения. Грязный черномазый. Ричард. Он был в перепачканном костюме и исхудавший. Я чувствовал его запах оттуда, где стоял. Сердце неравномерно билось в груди, прыгало, как затравленный зверь, и я не смел сделать ни шагу, не решался приблизиться. Я не смел пойти выяснить, знает ли уже Шейла правду. За мной был шкаф. Я открыл его, не сводя глаз с Ричарда, и ощупью ухватил бутылку ирландского виски. Я выпил… четыре, пять глотков. Ричард валялся передо мной, а из спальни не доносилось никакого шума, хотя дверь была закрыта. Все было мертво, все спало вокруг меня, Я посмотрел на свои руки. Потрогал лицо. Посмотрел на Ричарда и засмеялся, потому что это был мой брат, и он разыскал меня. Он зашевелился, и я подошел к нему. Я поднял его одной рукой. Он еще наполовину спал, и я его встряхнул как следует.
— Проснись, скотина.
— Что такое? — сказал он. Он раскрыл глаза и увидел меня. Его лицо сохраняло прежнее выражение.
— Какого черта тебе здесь понадобилось?
— Я нашел тебя. Дан. Видишь, я тебя нашел. Господу было угодно, чтобы я тебя нашел.
— Где Шейла?
— Кто такая Шейла? — спросил он.
— Кто тебе открыл?
— Я вошел… никого не было.
Я бросил его и побежал в спальню. На комоде, на обычном месте, лежала записка от Шейлы: «Мы с беби у мамы. Целую».
Пришлось уцепиться за комод. С головой еще было куда ни шло, а ноги совсем не держали. Я медленно вернулся в прихожую.
— Убирайся отсюда!
— Но, Дан…
— Давай, проваливай. Вали отсюда. Я тебя знать не знаю.
— Но, Дан, Господь дал мне найти тебя.
— Вали отсюда, тебе сказано!
— Я совсем без денег.
— На, возьми.
Я порылся в кармане и протянул ему десятидолларовую бумажку. Он посмотрел на нее, пощупал, засунул в карман и сразу же утратил свой дурацкий вид.
— Знаешь, что неграм не очень-то рекомендуется приходить к белым?
— Я твой брат, Дан. У меня и бумаги есть. Тут я на него мгновенно кинулся. Я схватил его
за шкирку и стал сквозь зубы выплевывать угрозы
и проклятия.
— Бумаги, говоришь? Какие еще бумаги? Сволочь!..
— Я ношу ту же фамилию, что и ты, Дан. Господь сказал, что нельзя отрекаться от отца с матерью.
Мне лишь одно оставалось, это я и сделал. Мой кулак сжался и расплющил его нижнюю губу. Я почувствовал, как крошатся его зубы, и волна стыда нахлынула на меня, А Ричард и глазом не моргнул. Его глаза уставились на меня, и я увидел в них… Нет, что я, с ума сошел? В глазах никогда ничего увидеть нельзя. Я попытался образумить себя. Попытался, но безуспешно. А Ричард молчал и смотрел на меня, и мне стало страшно.
— Где ты работаешь. Дан?
Разбитая губа исказила его голос, а по подбородку стекала струйка крови. Он стер ее тыльной стороной руки.
— Убирайся отсюда, Ричард. И, если жизнь дорога, чтобы больше твоей ноги здесь не было.
— Где я смогу тебя увидеть. Дан?
— Я и не собираюсь с тобой встречаться. — Ну, может, Шейле захочется…— задумчиво произнес он.
Я вновь подавил в себе желание убить его, пронзившее меня, точно острый нож.
Он двинулся к двери, осторожно ощупывая свою разбитую губу.
— Пошел вон.
— Десять-то долларов не слишком дорогая цена. Это был мой брат, а мне хотелось, чтобы он сдох. Все во мне сжалось от ужасной тревоги. Я боялся, что он вернется. Мне хотелось знать…
— Постой. Кто дал тебе мой адрес?
— Да никто…— сказал он. — Так, приятели… Я ухожу. До свиданья. Дан. Я зайду к тебе на работу.
— Ты не знаешь, где я работаю…— сказал я.
— Ничего, Дан. Это не страшно.
— Как ты открыл дверь?
— Я умею открывать двери. Господь тому свидетель. До свиданья. Дан. До скорого.
Я отупело смотрел, как он уходит. Часы мои показывали полшестого утра. Светало. На улице послышались голоса разносчиков молока. Шейла с ребенком спала у своей матери.
Ричард был негр, У него была черная кожа. И пахло от него негром.
Я закрыл входную дверь и начал раздеваться. Я сам не понимал, что делаю, и осматривался вокруг. Потом я пошел в спальню, но остановился на пороге. Передумал и пошел в ванную. Я стоял перед зеркалом. На меня смотрел крепкий парень лет тридцати пяти, широкоплечий и дышащий здоровьем. О таком парне и сказать нечего. Самый настоящий белый… только мне не нравилось выражение его глаз.
Глаз человека, который только что увидел призрак.
Прямо назавтра я стал подыскивать другую квартиру, но это было трудновато и предстояло выложить кругленькую сумму. Шейле я об этом ничего не сказал. Я знал, что она очень любит нашу квартиру, а потому боялся ей говорить. Какой бы предлог выдумать? На улице я бесконечно оборачивался, смотрел, не идут ли за мной, искал взглядом худощавую фигуру Ричарда, его кожу полукровки, курчавые волосы, мятый костюм и длинные руки. Сохраненные в памяти детские воспоминания, связывавшие меня с этим самым Ричардом, обладали одним тревожащим и тягостным оттенком, хотя я и не мог установить, в какой именно момент появился в них этот оттенок, ведь это были такие же точно воспоминания, как и у всех детей. Ричард был наиболее темнокожим из нас троих, и этого обстоятельства было, вне сомнения, достаточно, чтобы частично объяснить мое беспокойство.