Книга Навозный жук летает в сумерках… - Мария Грипе

На стебле росли маленькие белые цветочки.

Юнас и Анника тоже стали подниматься по лестнице. Они миновали луг, где в лунном свете спали полевые цветы, прошли через белую калитку, потом по лужайке мимо беседки, окруженной кустами сирени. Дойдя до облупившейся скамейки у пруда, они остановились и сели. Перед ними, между кустами желтых роз, бежала каменная дорожка. Точь-в-точь, как только что описал Давид.

— Похоже на сон, — прошептала Анника. Давид глубоко вздохнул.

— Да, — проговорил он, — это и в самом деле сон, но только наяву.

— То есть?

— Этот сад мне сегодня снился. Я пришел той же дорогой, что и сейчас. Поэтому мне все так знакомо. Мне приснилось, что я здесь был.

Он на секунду замолчал, затем произнес:

— Еще я был в доме… Тогда, во сне. — Он указал на белый дом, видневшийся между деревьями.

Он говорил очень тихо, почти шепотом. Магнитофон был включен, Юнас записывал каждое слово.

Давид встал и медленно пошел к дому, окруженному высокими липами. Юнас шел за ним по пятам, чтобы ничего не пропустить. Давид говорил тихо, голос был совсем глухой, как во сне.

— Я попал в прихожую с лестницей и прошел через много комнат, но все в этом доме мне было незнакомо. Я знал, где какие двери, хотя никогда не был здесь раньше. Я знал, где что стоит, — мебель, вещи, я знал все. Я прошел мимо окон с цветами, и мне казалось, я знаю, что это за цветы, но я не узнавал их. И все это время кто-то напевал какую-то песенку — очень необычную и красивую. В углу одной из комнат стояли часы, рядом на окне — какое-то растение, единственное в комнате, с голубыми цветами; я остановился перед ним. Часы пробили несколько раз, я не считал, сколько, но ударов было много. И тогда я увидел, как листья на цветке зашевелились, они приподнялись и, словно руки, медленно-медленно потянулись ко мне. Все это время кто-то пел — какая-то девочка, я не видел ее, не знал, где она и кто она, я только слышал голос, который звучал непрерывно…

Давид замолчал. Он все еще стоял, подняв руки, как те листья на цветке, о которых он только что рассказывал.

— А потом я проснулся, и все, — сказал он.

— Мне такие сны никогда не снятся, — задумчиво проговорила Анника. — Интересно, что означает твой сон?

Давид пожал плечами.

— Наверное, ничего особенного… Не знаю.

Вдруг Юнас опрометью кинулся к дому.

— Что он задумал? — удивилась Анника и побежала за ним.

Они нашли Юнаса за кустом у стены дома. Свет нигде не горел, но два окна — на первом и на втором этаже — были открыты. Из темной комнаты наверху доносились шаги.

Не успели ребята и слова произнести, как Юнас вскарабкался на яблоню, которая росла возле дома. Анника схватила Юнаса за ногу и попыталась стащить с дерева, но осталась стоять с сандалией в руке.

В комнате наверху зажглась лампа. Из окна в сад падал слабый свет. Юнас был уже высоко, он прислонился к стволу, укрывшись за густой веткой.

Давид и Анника, едва дыша, притаились за кустом. Они слышали, как Юнас включил магнитофон и шепотом начал свой репортаж:

— Говорит Юнас Берглунд! Я нахожусь на месте происшествия у Селандерского поместья. Условия для записи не очень благоприятные, и я вынужден извиниться за качество звука. Я занял позицию на яблоне, прямо перед открытым окном на втором этаже. Окно на первом этаже тоже открыто. Но здесь, в комнате наверху, только что загорелся мерцающий свет. Кажется, я слышу… минуточку! Я должен ненадолго прерваться, чтобы записать звуки в комнате. Здесь явно что-то происходит! Одну минуту!

Вдруг Давид и Анника увидели, что Юнас пошевелился, сделал несколько движений и лег животом на другую ветку. Ветка качнулась, Анника впилась ногтями Давиду в ладонь. Какой кошмар вот так стоять и не иметь возможности вмешаться, сделать хоть что-нибудь! А Юнас тем временем медленно полз по ветке, подтягиваясь все ближе к окну. Ветка под ним трещала, но, к счастью, не ломалась.

Судя по всему, Юнас записал на пленку все, что хотел, и наконец пополз обратно. Анника и Давид ждали, затаив дыхание. Ветка качалась и трещала.

В конце концов Юнас занял безопасное положение и прислонился к стволу. Было слышно, как он бормочет в микрофон:

— Это снова я. Шаги, которые мы слышали, принадлежат пожилой тетеньке… то есть, простите, фру, женщине, даме… она показалась мне знакомой… минутку!

Юнас выключил магнитофон и наклонился к Давиду и Аннике.

— Как зовут тетеньку, которая содержит пансион? — прошептал он.

— Спускайся, Юнас!

— Сейчас, но как ее зовут?

— Можно подумать, ты сам не знаешь — фру Йорансон! Давай спускайся!

Но Юнас снова включил магнитофон и продолжил репортаж.

— … итак, дама по имени фру Густавсон…

— Йорансон! — донеслись снизу раздраженные голоса.

— … простите, Йорансон. У меня некоторые сложности с фамилиями. — Юнас прокашлялся — казалось, он забыл, о чем говорил, но нет — положив в рот «салмиак», продолжил:

— Итак, я нахожусь на расстоянии пятнадцати-двадцати метров от упомянутой тети, женщины, фру… которая время от времени, как тень, передвигается по комнате. Я с большим трудом заглядываю внутрь и вижу, что фру Йорансон несет в руках что-то, напоминающее пачку газет. Теперь она заворачивает в газеты какой-то продолговатый, довольно узкий сверток, прислоненный к стене. Он уже обернут в бумагу, но, кажется, фру Йорансон хочет упаковать его получше. Двигается она быстро и немного нервно. Сверток длиной примерно полтора метра. Может, это ковер?.. Но что я вижу!

Юнас предпринял новый бесстрашный маневр и почти рухнул животом на нижнюю ветку. Ветка прогнулась и опасно закачалась, а Юнас все шептал:

— Да, я вижу тень на стене, большую темную тень, которая движется рядом с фру Йорансон. Тень, которая никак не может принадлежать самой фру Йорансон, — следовательно, в комнате есть кто-то еще, и… минуточку!

Юнас поднес микрофон к окну. Из комнаты доносился кашель!

Фру Йорансон очень отчетливо, так, что слышали даже Давид и Анника, произнесла:

— Во всяком случае, я хочу быть уверена, что все в порядке.

Юнас прошептал в микрофон:

— Итак, как мы видим, в комнате есть кто-то еще. Этот человек почему-то прячется и молчит, но, судя по всему, кашель именно у него. Кто он?.. Я вижу, как фру Йорансон отходит к двери, чья-то тень движется за ней по пятам, потом пригибается и исчезает. Сверток отодвигают от стены и кладут на пол. Свет гаснет, в комнате воцаряется тьма. Но зато теперь я вижу…

Юнас прервался и стал спускаться. Анника облегченно вздохнула, но слишком рано. В комнате на первом этаже зажегся свет. Юнас снова приготовился записывать. Дом был с высоким цоколем, и Анника с Давидом почти ничего не видели из того, что делалось в комнате. Зато они слышали, как Юнас бормочет в микрофон: