Книга Оборотень в погонах - Андрей Уланов

От расцветок служебных ковров у меня зарябило в глазах. Петровка, руоновцы, прокуратура, кто-то из мэрии… ух ты, инквизиция, и эти здесь!.. еще какие-то совсем уж роскошные ковры… а это, похоже, от самого архимандрита пожаловали. А вон и наш райотделовский «сивко», совсем беднягу к фасаду затерли. Укатали «сивку» лысые горки.

Весь Синод в сборе. Меня только не хватало.

Вопреки старой армейской мудрости – держаться подальше от начальства – я все же поболтался вокруг могучей кучки и даже сумел бросить взгляд непосредственно на место преступления – край роскошного «слейпнира», забрызганного какими-то серыми комочками. Комочки подозрительно походили на мозги.

Примерно на десятом круге я засек внутри кучки некое шевеление и остановился.

Шевеление усилилось, и из-за могучих начальственных спин вывалился никто иной, как Колька Васильев – следак из горпрокуратуры, с которым я вел несколько дел, по одному из которых даже состоялся суд. Глаза у Кольки были слегка ошалелые. Он прошел пару шагов, все еще продолжая повторять: «Простите, извините, не могли бы вы чуть подвинуться», и только потом заметил меня.

– Валя, – выдавил он. – А ты чего тут делаешь?

Я ткнул пальцем в сторону начальственных спин.

– На происшествие приехал.

Колька дико оглянулся в указанном мной направлении и произвел нижней челюстью какое-то странный маневр, которое я, за неимением лучшего, решил назвать термином «хохотнул».

– П-происшествие, – повторил он, придерживая челюсть рукой. – Не хрена ж себе происшествие. Ты хоть знаешь, кого грохнули?

– Ну?

– Баранки гну. Сумракова. Слышал о таком?

Ха. Показали бы мне, кто о нем не слышал. Я бы такого уникума в Академию Наук отвел.

– Круто. И кто его так?

На этот раз Колька икнул.

– Ты, Валя, как скажешь, так хоть стой, хоть падай. По-твоему, киллер на трупе визитку оставил? С вызовом к зеркалу и домашним адресом?

– Чем убили-то?

– Пулей. Во-он из того дома.

Я послушно посмотрел в указанном направлении.

– Так до него ж локтей восемьсот!

– Вся тысяча, – поправил Колька. – Уже измерили.

– И ты хочешь сказать, – медленно произнес я, – что кто-то за полверсты сумел из ружья разнести голову черному колдуну?!

– Задача трудная, – согласился Васильев. – Но для хорошего снайпера с классной пушкой вполне осуществимая.

– А пуля?

– О! – усмехнулся Колька. – Это и есть как раз самое интересное.

Он подтащил меня к ковру экспертов с Петровки.

– Гляди!

Я пригляделся. Указанный предмет больше всего напоминал бесформенный слиток серебра. Коим, собственно, и был.

– И что это?

– Это, – почему-то шепотом сообщил Васильев. – Оболочка пули. Серебро, скорее всего заговоренное. Сообщает дополнительную скорость и так далее. А вот когда пуля подлетает к магической защите, в дело вступает сердечник. Угадай, из чего он был сделан?

– Сдаюсь, – немедленно сказал я.

– Сталь, – торжествующе заявил Колька. – По первым тестам на подобие оказавшееся похожим на…

– Подкову, – закончил я за него.

Васильев кивнул.

– И, скорее всего, фаворита скачек.

– Неоднократного фаворита, – подтвердил Васильев. – И я даже могу сказать, какого именно.

И только сейчас я начал что-то понимать.

– Блестящий?

– Угу.

– Так, ты думаешь, это тот самый…

Колька снова кивнул.

– Произнести вслух это еще никто не осмелился, – сказал он. – При высоком начальстве. Сам понимаешь. Громы и молнии падут на голову принесшего дурную весть. Но большинство тех, у кого извилины еще не совсем атрофировались, похоже, уже сообразили. Больно рожи у всех унылые.

– Тот самый киллер, который убрал Пятновского, – задумчиво произнес я.

– А также еще семерых с высокой вероятностью, – дополнил Васильев. – Тот же почерк, а главное – такое же отсутствие всех и всяческих следов.

– Капитально?

– Напрочь. Чердак слегка припорошен индийской пылью, но это он перестраховался. А так – не единого следа. Блин, половина ребят в отделе на полном серьезе предполагает, что это какое-то поту-, нет, третьесторонее существо.

– Жаль, покойника допросить нельзя, – вздохнул я.

– Допросишь тут. – Колька кивнул вбок, где, в стороне от общей кучки, сгруппировались: тип в сером пальто – похоже, адвокат покойного – и «безутешные близкие друзья» – типичные преуспевающие волшебники в зеленых бархатных кафтанах и непременным атрибутом до пупа. «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том.»

– Право души на спокойное посмертие, Декларация прав усопших и так далее, – злобно проворчал Васильев. – Тот, небось, уже в аду новоселье справляет – по нему уже давно персональный котел смолой обливался, а эти тут – бдят. А то как бы покойник чего лишнего не сболтнул, мозги-то у него вон – на полковра. Нет, честное слово, в глубине души я этому киллеру сочувствую. Он ведь за нас нашу работу делает, причем намного радикальнее и эффективнее.

В общем я был с Колькой вполне солидарен, хотя в данном конкретном случае допрос усопшего ничего не дал бы. Что он мог заметить – под каким углом ему пуля в череп вошла?

– А может, это апсихик? – предположил я.

– Чушь, – решительно сказал Колька. – У апсихика нет души, но отпечаточки он как раз из-за этого оставляет совершенно неповторимые. Нет, родной. Правда, боюсь, куда проще и куда ужаснее. Это теневик.

Я открыл было рот, чтобы возразить – и закрыл его, так и не сказав ничего.

Кто может с полверсты влепить заговоренную пулю в голову черного колдуна и раствориться, не оставив никаких следов? И, заметим – абсолютно не опасаясь посмертного возмездия покойничка? Только человек с теневыми способностями в магии, проходивший службу в спецчастях. Егеря, десант, погран… Господи, да мало ли у нас было (и осталось) спецчастей, где позарез нужны теневики?

А архив пятого управления после Августа растворился в небытии еще покруче, чем наш киллер с места преступления. Не будешь же перетряхивать всех, кто служил в спецчастях за последние… Даже если отбросить всех полуэльфов, оборотней, и прочих… а ведь на нелюдь и на нечисть списки были все в том же пятом архиве, вот и гадай кто из них кто… Да и к тем спискам, что есть, военные в жизни никого не допустят, удавятся, но не допустят, а скорее – сам кого хошь удавят.

А наугад ловить – до Страшного Суда не поймаем.

Картина, представшая перед моим внутренним взором, была настолько уныла и безрадостна, что я не выдержал и застонал.