Книга Черная Леди - Майк Резник

Рейберн вывел меня из главного зала, и повел по узкому, облицованному плиткой коридору.

— В ближайшие пару дней с ней будет чертовски трудно ужиться, — заметил он мимоходом.

— Простите, друг Гектор?

— С мадам Чонг, — объяснил он. — С ней и с ее чертовыми принципами. Вы знаете, что эти охранники — всего лишь пара болванов, которые не хотели ничего дурного, я об этом знаю, но ее убедить никому не удастся.

Он помолчал.

— Если бы она так же рьяно защищала своих подчиненных людей! — и тут же замялся, словно ему стало неловко. — Я не хотел обидеть вас, естественно.

— Я знаю, что вы не хотели меня обидеть, — осторожно заметил я.

— Она думает, что человеческую природу можно изменить за день, а это просто невозможно. Когда-нибудь она сунется защищать не того инопланетянина, или маньяка-убийцу, или кого она там защищает на этой неделе, и тогда у нее будут настоящие неприятности.

Прежде чем я успел придумать дипломатичный ответ, мы вошли в маленький прямоугольный зал, вмещавший около пятидесяти полотен и голограмм:

Обнаженная натура, портреты, пейзажи, марины, космика, натюрморты, даже несколько беспредметных работы, выполненных на компьютере с перцептронным модулем Дурхама-Либерманна.

Рейберн дождался, пока я бегло осмотрю коллекцию.

— У меня есть клиент, готовый вложить большие средства в пару работ со скопления Альбион, — заговорил он. — Поскольку это ваша область специализации, я подумал, что вы разрешите мне воспользоваться вашими знаниями.

— Буду счастлив помочь вам, чем могу, друг Гектор, — ответил я. — Сколько денег она готова потратить?

— Она — это он, — пояснил Гектор. — Он согласен выложить до четверти миллиона кредитов. Я отметил пару подходящих произведений у себя в каталоге, но хотелось бы знать и ваше мнение.

Он смущенно замялся.

— Кроме того, я никогда не был силен в определении подлинности. Особенно хотелось бы знать, что вы думаете о подлинности работ Примроуза.

Тут к нему вернулась уверенность.

— Окончательное решение приму я, и я же возьму на себя всю ответственность. Но все равно хотелось бы узнать и ваше мнение.

— Если вы хотите, чтобы я чем-то помог вам, друг Гектор, то покорнейше прошу разрешить мне более тщательно осмотреть работы.

Он, похоже, почувствовал себя спокойнее.

— Разумеется. Я вернусь через несколько минут, — и пошел к двери. — Хочу попробовать денебианского вина, пока все не выпили.

Увидев, как я темнею, он задержался:

— Вы не против? Я имею в виду, мне здесь нечего делать, разве что торчать рядом и смотреть, как вы работаете.

— Что вы, друг Гектор, — солгал я. — Я не возражаю.

— Отлично. Я так и думал, что все эти рассуждения о том, что бъйорнны не любят оставаться одни — выдумки мадам Чонг.

Он вышел в коридор, потом в двери снова показалась его голова.

— Так вы не забудете проверить Примроуза?

— Не забуду, друг Гектор, — заверил я.

— Прекрасно. Ну, я ушел.

И он ушел. Я заставил себя сосредоточиться не на своем одиночестве, а на картинах, и постепенно чувство беззащитной обнаженности отступило перед полным погружением в работу.

Возраст большинства двухмерных картин был от шестисот лет до тысячи, хотя одна из них (причем не самая лучшая), вероятно, могла быть написана около трех тысячелетий тому назад. Большинство голограмм, особенно стасисные композиции — застывшие электростатические модели — оказались не старше ста лет, хотя опять же — попалась одна, созданная почти пять тысяч лет назад, в дни, когда человеческая раса впервые устремилась в галактику.

Все работы, кроме двух, были, безусловно, творениями человеческих рук, и я подозревал, что одна из этих двух — тоже. Всего двое художников оказались действительно крупными: Яблонски, живший тысячу лет назад на Кабалке V, и Примроуз, добившийся определенной популярности на Бариосе IV, но забытый со временем; все работы относились к легко узнаваемым и четко определенным школам скопления Альбион.

Я осмотрел Примроуза, незначительное полотно давно вышедшего из моды художника, определил, что оно написано на Бариосе IV и подпись на нем подлинная, потом занялся остальной коллекцией.

Мое внимание особенно привлекла одна картина — женский портрет.

Портрету не хватало техники Яблонски, и все же он заинтересовал меня.

Изысканные, точеные черты лица излучали одиночество, чувство глубокой тоски, стремления к недостижимому. Название ничего не говорило о модели (картина называлась просто — «Портрет»), но вероятно, это была весьма известная леди, потому что я видел нечто похожее уже дважды: в голограмме с Байндера X, и на картине с Патагонии IV.

Я отошел к Яблонски и двум наиболее экзотическим стасисным голограммам, попытался сконцентрироваться на них, но что-то тянуло меня назад к портрету. В конце концов я вернулся и стал изучать мазки кисти, нежные оттенки и нюансы светотени, композицию с еле заметной асимметрией.

Фамилия художника была Килкуллен и ничего мне не объяснила. Беглый анализ структуры холста, химический состав красок и почти каллиграфическая манера подписи в верхнем левом углу позволили мне определить возраст картины, около 542 лет, а также место ее создания — одна из колоний землян в системе Бортаи.

Нахлынувшее вдруг тепло и чувство облегчения сразу подсказали, что я уже не один в зале.

— Рад видеть вас снова, друг Гектор, — обернулся я к нему.

— Ну что, — сказал он, отпив вина из изящного хрустального бокала.

— Примроуз подлинный?

— Да, друг Гектор, — ответил я. — Но это не лучшая его работа. Учитывая его репутацию, за нее можно взять 250 тысяч кредитов, но, по моему мнению, в ближайшие годы цена поднимется не значительно.

— Вы в этом уверены?

— Уверен.

Он вздохнул.

— Обидно. Я уже чувствую, что Яблонски будет слишком дорого стоить.

— Наши мнения совпадают, друг Гектор. Он обойдется не меньше, чем в полмиллиона кредитов. Вполне возможно, что и все шестьсот тысяч.

— Ну что ж… А что порекомендуете вы?

— Мне очень нравится вот эта картина, — сказал я, указывая на портрет.

Он подошел к нему и с минуту рассматривал.

— Не знаю, — наконец ответил он. — Если смотреть через зал, это весьма привлекательно, но чем ближе подходишь, тем яснее становится, что Килкуллен — не Яблонски.

Он еще немного полюбовался картиной, потом обернулся ко мне.

— Как вы думаете, на сколько она потянет?

— Возможно, пятьдесят тысяч кредитов, — предположил я. — Если Килкуллен известен в пределах Бортаи, то шестьдесят.