Книга Этичный убийца - Дэвид Лисс

– Ну, студент, ты и штучка. Как думаешь, может, мне вылезти да надрать тебе задницу?

Я не нашел достойного ответа на этот вопрос. Бобби, наверное, утерся бы спокойно, а потом отпустил бы какую-нибудь незамысловатую шутку, чтобы расположить парня к себе. А там глядишь – и они бы уже оба хохотали, как закадычные друзья. Не то что я. Мне приходило в голову только распластаться в грязи или вообразить своего двойника, живущего в другой вселенной, эдакого бойкого Лема, который подошел бы к открытому окну машины и накостылял бы этому голодранцу так, чтобы у того нос сломался и чтобы его идиотская прическа вся слиплась от крови. В реальности же Лем ничего такого никогда не делал, но мне все казалось, что если я справлюсь хотя бы однажды, то есть если я стану человеком, способным выбить дерьмо из придурка, который меня обидел, об этом сразу узнают все. Это будет написано у меня на лбу, на руках, будет чувствоваться в походке, и ни один гад больше не сможет втоптать меня в грязь, самоутверждаясь за мой счет.

– Думаю, не стоит, – произнес я наконец. – То есть я не думаю, что в данном случае надирание задницы имеет какой-то смысл – если понимать это выражение буквально.

– Да ты просто маленький засранец! – заявил парень и принялся поднимать стекло; его толстые предплечья при этом тряслись в такт движениям ручки. Он взял с пассажирского сиденья планшет и стал просматривать какие-то бумаги. Смачно облизнув большой и указательный пальцы, он перевернул пару листов; его жутковатые передние зубы при этом выглянули изо рта и впились в нижнюю губу.

Засранец. Бывало, меня и похуже обзывали, но это словечко обижало именно своей банальностью. Хотя, с другой стороны, все было не так уж плохо: голодранец поднял стекло, и мой страх сразу пошел на убыль, теперь напоминая о себе лишь легким ознобом. Меня оставили в покое, так что самое время пришло вернуться к работе, хотя голодранец и продолжал искоса поглядывать в мою сторону.

Я вскинул сумку на плечо и подошел к следующему трейлеру – серому с зеленой отделкой. Площадка вокруг него, как и вокруг остальных передвижных домов, была похожа на песчаный лоскут с рваным краем из сорной травы. С фасадной стороны – подобие дворика, посреди которого стояла, сгорбившись, чахлого вида пальма. Присосавшись своей чашевидной кроной к собственному стволу, будто впитывая в свое тело целительный бальзам, она напоминала потертую курительную трубку. Окна прикрывали приспущенные жалюзи, какими в приличных домах оборудуют спальни, так что внизу оставалась щель, через которую я еще издали приметил электрический свет и мерцание телеэкрана.

Ни садовой мебели, ни игрушек, ни яркого коврика под дверью. Вообще никаких бирюлек. Это словечко из лексикона книготорговцев, мы его переняли у Бобби. Продавцы книг обожают бирюльки. Бирюльки – это всякая детская чепуха, разбросанная тут и там. Бирюльки – это садовые гномы, музыка ветра, праздничная мишура, повешенная слишком рано или не убранная вовремя, – словом, это все, что окружает людей, любящих тратить деньги, которых у них нет, на вещи, которые им не нужны. А уж те, кто тратит деньги на вещи, которые не нужны даже их детям, просто законченные бирюлечники и барахольщики. Когда Бобби возил нас по окрестностям, он, бывало, исполнял за рулем эдакую сидячую джигу, лишь стоило ему завидеть дом с пластиковым бассейном, к которому присобачена пластиковая горка.

– Этих ребят даже лох разведет, – провозглашал он в таких случаях, и его огромное круглое лицо, и без того всегда сияющее как медный таз, вспыхивало так радостно, что на него невозможно было смотреть без солнечных очков. – Да уж, бирюльки…

Но возле этого трейлера бирюльками не пахло. Думаю, если бы синий пикап к этому времени уже отъехал, я бы сюда и стучаться не стал. Хотя Бобби всегда говорил, что нельзя пропускать ни единой двери. Постучавшись к неудачнику, ты потеряешь не больше минуты, а ведь чем черт не шутит. И в самом деле, иногда я находил покупателей в домах, возле которых не было и намека на бирюльки. Но час был уже не ранний, и я устал. Поэтому я предпочел бы увидеть какой-нибудь симпатичный «Биг-Вил»,[3]или голую Барби, или взвод игрушечных солдатиков, по-пластунски пересекающих газонные просторы провинции Кванг-Три,[4]– словом, хоть что-нибудь многообещающее.

Но в данном случае, даже при отсутствии бирюлек, я мог по крайней мере надеяться на убежище, а потому все-таки налег плечом на дверь-ширму, чувствуя, как из-под мышки по телу скатилась добрая рюмка пота. Две маленькие зеленые ящерки неподвижно сидели на серой сетчатой поверхности двери; одна из них раскачивалась вверх-вниз, и складка у нее на шее горела алым цветом, выражая не то любовь, не то угрозу, не то что-то еще.

Пока я стучался в дверь, ящерки сидели, нацелив на меня свои пулеобразные головки, и глядели во все глаза. В конце концов за дверью послышалось отдаленное шарканье – едва уловимый звук, но на этой работе я научился различать подобные сигналы. Спустя мгновение к двери подошла женщина. Она слегка ее приоткрыла, взглянула сперва на меня, потом на пикап, припаркованный у обочины.

– Чего вам? – спросила она резким полушепотом, таким требовательным и тревожным, что я едва не отскочил от двери.

Женщина была еще молода, но явно старела, причем старела быстро. Лицо ее, вроде бы даже очень недурное, было усыпано мелкими веснушками и украшено маленьким дерзким носиком, но внешние уголки глаз, карих, как шоколадный напиток в бутылке голодранца, глубоко избороздили «птичьи лапки», а под нижними веками красовались на удивление темные круги. Ее красивые, песочного оттенка волосы были собраны в хвост, который придавал лицу выражение не то ребячливое, не то усталое. Что-то в ее облике напомнило постепенно сдувающийся воздушный шарик. Не то чтобы он скукоживается на глазах или свистит, пропуская воздух, но вы оставляете его где-нибудь, такой замечательный шарик, и, вернувшись через час, обнаруживаете сморщенный дряблый пузырь.

Я сделал вид, что ничего не заметил, и постарался мило улыбнуться. За этой улыбкой я спрятал голод, жажду, скуку и страх перед кривозубым голодранцем, что сидел в синем пикапе у меня за спиной, отчаяние от отсутствия бирюлек и от мысли, что Бобби приедет за мной в «Квик-стоп» не раньше чем через четыре часа.

Но ничего, день явно прошел не впустую: в первый же час работы мне удалось проникнуть в один дом, и эти бедные идиоты тут же выложили мне целых двести долларов. «Бедные» – не в смысле бедолаги или бестолочи, а именно бедные люди, одетые не по размеру, и обстановка им под стать: сломанная мебель, кран на кухне течет, в холодильнике пусто, не считая белого хлеба, салями сомнительного происхождения, майонеза и кока-колы. Тут нужно сразу расставить точки над «и». Всякий раз, без единого исключения, сколько бы радости ни доставляла мне очередная сделка, я неизменно чувствовал горький привкус сожаления. Я чувствовал, что поступаю дурно, даже грабительски, и мне частенько приходилось делать над собой усилие, чтобы не остановиться на полпути только потому, что клиенты явно не смогут покрыть ежемесячные выплаты. Кредит им, конечно, дадут, в этом я был почти убежден, но когда придет время платить по счетам, беднягам придется торговать кока-колой.