Книга Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин

После третьего ограбления (в Ростове убили самого богатого домовладельца) дело передали в столицу. Департамент полиции начал циркулярный розыск. Словно в насмешку над ним, неуловимая банда провела еще четыре акта: в Одессе, Варшаве и дважды в Петербурге. Налеты обычно следовали весной и в начале лета, а на зиму прекращались. Во всех случаях был один и тот же почерк. И никаких следов, только еще десять трупов.

Благово злился — уже много лет он не испытывал такой беспомощности. Агентура докладывала, что в среде фартовых Недокрещенного не знают. В этом и была загвоздка. Если бы гастролеры принадлежали к уголовному миру, их бы давно уже арестовали. Или как минимум идентифицировали. Конечно, гайменники[6]Горячего поля в Петербурге или душители из Даниловских пещер в Москве скрываются от закона годами. В обеих столицах есть много мест, не доступных полицейским облавам. Однако имена злодеев все известны, и при неосторожном их появлении на людях происходит задержание. Здесь же вообще ничего! Не имеется даже примет. Десяток отчаянных головорезов, сведения о которых начисто отсутствуют. Вся секретная агентура оказывается бессильной, если разыскиваемые не соприкасаются с уголовной средой.

Но даже у таких конспираторов имеется одно уязвимое место — это сбыт краденого. Пусть злодеи не ходят на «малины» и не якшаются с ворами, но все равно добытые ценности нужно обращать в деньги. А маклаки все до единого состоят на учете в сыскном отделении, а часто и составляют ту самую агентуру. И если в Нижнем Новгороде их насчитывается 75 человек, то в Петербурге — более тысячи. Таких же, кто в состоянии купить бриллианты большой стоимости, не более трех десятков на всю империю. За них и взялся Департамент полиции. Проявленная при этом особенная энергичность вскоре дала результаты. Темный полтавский ювелир Мойша Зильбервассер не смог объяснить происхождение найденной у него алмазной полупарюры[7]. Сказал было, что принес неизвестный оборванец, но сыщики только посмеялись. Комплект в двадцать тысяч рублей к таким в руки не попадает. Полупарюра оказалась из вещей, отобранных у Чеснавера. В Полтаву спешно выехал коллежский советник Оконор и с ним два ассистента крепкого сложения и мрачной наружности. Начальник секретного отделения столичного градоначальства славился умением развязывать любые языки. Зильбервассер очень боялся выдавать продавцов бриллиантов, но Оконора это мало интересовало. Когда ювелир понял, что его забьют до смерти, если не расколется, он дал показания. Так в деле появился первый участник банды Недокрещенного, некий Ерославцев. Отставной подпрапорщик, уволенный за неблаговидные по службе поступки, он, видимо, отвечал в шайке за сбыт слама[8]. Зильбервассер описал приметы бывшего воина. По ним сыщики быстро отыскали Ерославцева в Москве, хотя тот и проживал по подложному паспорту. Арестовывать лиходея Павел Афанасьевич запретил, а велел подвести к нему агента. Так в расследование вошел Иван Красноумов.

Он служил сыскным городовым в Николаеве, когда там появилась и начала греметь банда Атамана Грозы (налетчика Ярошенко). Молодому сыщику предложили в нее внедриться. У него оказался замечательный талант к перевоплощению. Через три месяца банда была ликвидирована, а ее главарь уплыл на Сахалин. Красноумов получил первый классный чин и перевод в столицу. Как спасшийся от ареста николаевский гайменник, он поселился в доме Фредерикса на Лиговке и быстро стал там своим. Трехэтажный доходный дом барона относился к числу опаснейших петербургских клоак: все его обитатели без исключения были фартовые. Уже через месяц коллежский регистратор раскрыл убийство купеческой вдовы в Александровской слободе и помог изловить опаснейшего дезертира. Чин губернского секретаря стал ему наградой.

Иван числился за Летучим отрядом Департамента полиции и не соприкасался со столичным градоначальством. Однажды питерские сыскные задержали его на облаве с липовыми документами и посадили в ДэПэЗэ[9]на Шпалерной. Веселый, обаятельный, уверенный в себе, «демон» завел там широкое знакомство и даже сделался старостой камеры. Особенно полезным оказалось его общение с представителями московской «диаспоры».

Между столичными и московскими фартовыми отношения издавна складываются не просто. Это похоже на распрю западников со славянофилами: перо в бок, конечно, не сунут, но козью морду скривят… Москвичи патриоты и неохотно пускают промышлять у себя залетных. Ну, вызовут «варшавских» подломить несгораемую кассу. Простят одесским шулерам пару выигрышей в клубах, но потом предложат и честь знать. Примут на реализацию «красноярки»[10]от темных сибирских купцов. Вот, пожалуй, и все. Есть преступные профессии, требующие постоянных перемещений, — у таких, конечно, всегда входной билет в Первопрестольную. А прочих могут и попросить. Городское уголовное сообщество едино, и все всех знают, хотя бы и понаслышке; конфликты редки.

Не то Петербург. Столица — один большой вокзал. Фартовые едут со всех концов бомбить жирных питерских гусей. Внутри сообщества никакого единства: Острова живут своей жизнью, Лиговка враждует с Сенной площадью, Горячее поле снимает сливки, а пригородные фабричные окраины воюют против всех. Когда эта разношерстая публика оказывается собранной на четвертом, «воровском» этаже Домзака, распря обостряется и делается всеобщей.

Но в этой дурной сваре у немногочисленных москвичей особое положение. Их никто и пальцем не тронет, потому как потом окажется себе дороже. Мелочь, уголовная шпанка свое место знают и не высовываются. Серьезные же фартовики, кому идти на каторгу, помнят, что дорога туда лежит через Москву. Все арестантские партии с севера, запада и востока Европейской России выходят в свой скорбный путь из Бутырской тюрьмы. Любой питерский «иван», даже самый авторитетный, потеряется в этом полуторатысячном муравейнике. Партии иногда приходится ждать несколько дней, а зимой — даже недель. За это время московские ребята могут припомнить все свои обиды. Во-первых, старосты рекрутируются исключительно из местных. Во-вторых, что еще важнее, вся низовая тюремная администрация давно куплена московскими деловыми. От субинспектора до помощника смотрителя, а говорят, что и сам смотритель…

За время случайной отсидки на Шпалерной Красноумов сошелся с Петром Наковалкиным, по кличке Кривая Шканда. (Тот сильно хромал — хапиловские перебили ногу за обман.) Наковалкин держал лучшую в Москве подпольную кассу ссуд и обслуживал первостатейных налетчиков. Сюда он попал случайно. Московские сыщики обнаружили у Петра в закладе янтарный с золотом мундштук, похищенный у егермейстера графа Олсуфьева. Начальник Петербургской сыскной полиции Виноградов любил дела, где замешаны хорошие фамилии, и брал их на свой контроль. Наковалкина через день таскали на Офицерскую и добивались признания: Виноградов хотел отличиться перед графом.