Книга Марианна в огненном венке. Книга 1 - Жюльетта Бенцони

— Я следую за вами, — только и ответила Марианна.

Легким ударом ноги она, отбросила назад длинный шлейф своего платья из зеленого атласа, сверкнувший жемчужным бисером, словно переливающийся ручеек.

Она инстинктивно вскинула голову, внезапно ощутив, что в эту минуту представляет самую великую в мире империю, затем, с некоторой нервозностью сжав в руке хрупкие пластинки подобранного в тон к платью веера, она ступила на громадный синий шелковый ковер, спускавшийся до земли..

Вдруг она остановилась, затаив дыхание, чтобы лучше слышать. До нее донеслись звуки гитары, робкие и меланхоличные, звуки гитары, наигрывавшей мелодию:

А в лес мы больше не пойдем,

Чтобы сплести венок.

Пускай идет, оставив дом,

Красавица Линок…

Она почувствовала, как слезы подступают к глазам, тогда как горло что-то сжало, что — то, что было, может быть, состраданием. В этом восточном дворце наивная песенка, которую во Франции пели, танцуя в кругу, дети, приобрела скорбный оттенок жалобы или сожаления. И неожиданно возник вопрос: кем же была в действительности женщина, которая жила здесь, охраняемая многочисленной службой? Кого встретит она за этими прозрачными стенами? Толстуху, объедающуюся сладостями, стонущую и охающую? Маленькую старушку, иссохшую от заточения? (Будучи почти в таком же возрасте, как ее кузина Жозефина, султанша должна приближаться к пятидесяти: возраст канонический для девятнадцатилетней Марианны.) Или увидит впавшую в детство недотрогу, капризную и поверхностную? Никто не мог нарисовать портрет, даже приблизительный, этой креолки со сказочной судьбой, ибо никто из тех, с кем молодая женщина говорила о ней, не видел ее. Была такая женщина, которая могла бы кое-что рассказать, но после смерти Фанни Себастьяни ни одна европейка не пересекала порога сераля. И внезапно Марианну охватил страх перед тем, что она встретит и чего тем не менее так ждала.

Песенка продолжалась, следуя за своими незамысловатыми нотами. Кизлар-ага, заметив, что за ним больше не следуют, тоже остановился и обернулся.

— Наша госпожа, — сказал он любезно, — очень любит слушать песни своей прежней родины… но она не любит ждать!

Очарование исчезло. Призванная таким образом к порядку, Марианна робко улыбнулась.

— Простите меня! Это так неожиданно… и прекрасно!

— Напев родной земли всегда приятен тому, кто далек от нее. Вам не в чем извиняться.

Пошли дальше. Звуки гитары стали сильнее, аромат цветов окутал Марианну, едва она переступила порог чеканной двери, усеянной множеством крохотных зеркал. Затем закрывавшая видимость громадная фигура Кизлар-аги исчезла, и перед ней открылся мир невероятной синевы…

Ей показалось, что она проникла в сердце гигантской бирюзы. Все было голубым вокруг нее, начиная с устилавших пол огромных ковров и до увешивавших стены ярких фаянсовых украшений, включая журчавший посреди комнаты фонтан, бесчисленные расшитые золотом и серебром подушки и одежды женщин, которые сгрудились там и смотрели на нее.

Такими же синими, густой и яркой синевы, были глаза султанши, сидевшей на восточный манер, с гитарой на коленях, среди подушек широкого золотого подобия кресла, поднятого на две ступеньки и служившего одновременно и диваном, и троном, и балконом благодаря окружавшей его золотой балюстраде. И Марианна сказала себе, что никогда не видела такой красивой женщины.

Похоже, что годы только коснулись той, кто была Эме Дюбек де Ривери, маленькой креолкой с Мартиники, воспитанной в монастыре кармелиток в Нанте, и которую при возвращении на родной остров похитили в Гасконском заливе пираты Баба Мохаммеда бен Османа, престарелого властелина Алжира. Ее изящество и очарование были безупречны.

Одетая в открытое на груди длинное голубое платье, сплошь усыпанное жемчугом, она напоминала чудесную раковину. Замкнутая жизнь гарема придала перламутровую прозрачность ее коже, и длинные, переплетенные жемчугом серебристые волосы обрамляли молодое лицо, на котором улыбка еще рождала ямочки. Голову ее покрывала изящная маленькая тюбетейка. Этот крохотный головной убор, который она носила непринужденно, слегка сдвинув набок, украшал огромный розовый алмаз, отграненный в виде сердца, сверкавший всеми огнями утренней зари.

При появлении Марианны воцарилась тишина. Птичье щебетание женщин угасло, тогда как рука их госпожи быстро легла на струны гитары, заставив их замолчать.

Более взволнованная, чем она могла предположить, неожиданно попав под взгляды дюжины пар глаз, Марианна, едва переступив порог, присела в глубоком реверансе, поднялась, следуя протоколу, сделала три шага, чтобы склониться во втором, и замерла в третьем прямо у ступеней трона, тогда как размеренный голос Кизлараги объявлял по-турецки ее имена и титулы. Он делал это слишком медленно и не успел дойти до конца: Нахшидиль рассмеялась.

— Это впечатляет, — сказала она, — но я уже знаю, что вы очень знатная дама, моя дорогая. Однако, если вы позволите, вы для меня моя кузина, и в этом качестве я имею удовольствие видеть вас. Так что садитесь рядом со мной.

Отложив гитару, она подвинулась среди подушек и протянула гостье сверкавшую бриллиантами маленькую ручку, чтобы привлечь ее к себе.

— Сударыня, — начала Марианна, удивленная такой непосредственностью приема, — ваше величество слишком добры, и я не смею…

Снова раздался смех.

— Вы не смеете послушаться меня? Подите сюда, говорю, чтобы я могла лучше рассмотреть вас. Мои глаза, увы, уже не те, и, поскольку я не хочу носить эту гадость, называемую очками, вам необходимо сесть поближе, чтобы я могла разглядеть каждую черточку вашего лица… Так… вот теперь лучше, — добавила она, когда Марианна решилась робко присесть рядом с золотой балюстрадой. — Я отчетливо вижу ваше лицо. Когда вы появились в этом платье, мне показалось, что волна моего дорогого океана вспомнила обо мне и пришла отдать мне визит. Теперь я снова нахожу ее в ваших глазах. Мне сказали, что вы очень красивы, моя дорогая, но в действительности для вас следует найти другое слово!

Ее улыбка, полная веселья и тепла, мало-помалу вернула Марианне непринужденность. В свою очередь, она улыбнулась, хотя робость полностью еще не оставила ее.

— Это красота вашего величества… несравненна! И умоляю извинить волнение, в каком я нахожусь: ведь так редко можно встретить властительницу из легенды.

И еще убедиться, насколько действительность превосходит воображение.

— Ну хорошо! Видно, для вас нет секретов в восточной учтивости. Но мы хотим поговорить. Начнем с того, что обеспечим себе уединение.

Несколько коротких фраз заставили подняться женщин, которые расположились у ступеней трона и пожирали глазами очаровательную гостью. Никто не сказал ни слова. Они молча поклонились и поспешили уйти, окутанные голубыми вуалями, но на их лицах ясно читалось разочарование.

Кизлар-ага торжественно замыкал шествие, опираясь на свой серебряный жезл, похожий на пастуха какого-то облачного стада. В то же время через другую дверь вошли черные рабыни в серебристых одеждах, принеся на инкрустированных алмазами золотых блюдах традиционный кофе и не менее традиционное розовое варенье, которые они предложили обеим женщинам.