Книга Чеченский след - Фридрих Незнанский

— Ну я тоже вас проверю, — насупился Аслан, — раз вы такой любитель кино… А кинотеатр «Юбилейный» вам приходилось посещать?

— Не городите ерунды, Аслан Арбиевич, — обиделся Евгений Валентинович. — Я жил напротив Дворца пионеров. На проспекте Орджоникидзе. А вы тут всякую чушь порете! — повысил он голос. — Проверяете меня, будто это я преступник!

Они замолчали оба. Евгений Валентинович напряженно всматривался в дорогу, Аслан отвернулся.

— Я, конечно, понимаю, до какого сумасшествия я докатился, — печально сказал Евгений Валентинович. — Но это, по-моему, неизбежно… В этом безбашенном мире… Что еще нам остается, как только не сойти с ума? — И добавил без паузы: — У меня нет жены. Уже три месяца. И сестры ее нет. Пропала…

Аслан молча смотрел в окно на воронки, развалины домов, бетонные блоки. Вот проехал БТР с солдатами федеральных сил. Вид у солдат был уставший, измученный, полевая форма сплошь была покрыта засохшей грязью.

— Не обижайтесь, — тихо произнес Евгений Валентинович. — Нам всем досталось.

— Я понимаю, — ответил Аслан, поворачивая грустное лицо к водителю. — Меня сегодня выпустили из Чернокозова.

— Как? — поразился водитель. — Не может быть! А за что брали?

— Ни за что. Сами понимаете — раз выпустили…

— Знаете ли, молодой человек, — Евгений Валентинович доверительно посмотрел на пассажира, — я долго думал над причинами всего происходящего с нами.

— Я тоже, — ехидно заметил Аслан.

— Все мы думаем об одном, это правда. И все по-разному.

— Согласен.

— Так вот мне кажется, что среди миллиарда причин, приведших нас к неизбежному трагическому результату, есть и одна, прямо скажем, мистическая…

— Так вы не только учитель физиономики? — снисходительно усмехнулся Аслан.

— До войны я преподавал марксистско-ленинскую философию в Нефтяном институте. Тогда другой философии не было. А я был. Был доктором философии. Профессором…

— Да? — искренне поразился Аслан и пожалел о том, что разговаривал с философом в таком высокомерном тоне. — Извините…

— За что?

— Ну… Я вас слушаю!

— Так вот… Вы хотите, чтоб я рассказал вам о ленинской философии?

— Нет, о мистической причине.

— Вы, как образованный человек, как несомненный патриот, наверняка знаете биографию Хаджи-Мурата.

Профессор выждал паузу. Аслан не проронил ни слова. И Евгений Валентинович продолжил:

— Я лишь напомню, если позволите?

— Внимательно слушаю вас. — Аслан даже голову чуть заметно склонил.

— Не придавайте моим словам слишком большого значения. Это частное мнение совершенно отчаявшегося человека.

— Простите, Евгений Валентинович, мне очень интересно.

— Впервые в истории Хаджи-Мурат упоминается в 1834 году. Он сел на престол в Хунзаре. А сел потому, что его брат убил законного хана Аварии. В мечети! Вы понимаете, что это такое — человеческое жертвоприношение в храме Божием?

— Понимаю. У русских Иван Грозный начал свое свирепое царствование с убийства в церкви. Боярина Репнина, кажется, в алтаре зарезали…

— Это одно из главных сатанинских таинств! — испуганно проговорил профессор ленинской философии. — Дальше больше… Я не буду разворачивать перед вами всю последовательность их служб и празднеств… Поверьте мне, Хаджи-Мурат, как и Ленин, прошел их в необходимой последовательности. Через семнадцать полных лет в 1851 году в Буйнакске… Как говорят народные предания, Хаджи-Мурат «шакалом напал на аул, убил хана, взял в плен его жену и детей и, как подлый хищник, скрылся в чеченских горах». В этом же году он предал Шамиля и перешел на сторону русских.

— Представляю их удивление! Это все равно как если бы Хаттаб перекинулся к федералам.

— И всех своих ваххабитских наемников перетянул бы, — уточнил профессор. — А через год он и от русских сбежал. Но неудачно. На следующий же день его настигли карабахи и лезгины.

— У Льва Толстого все подробно описано.

— А знаете ли вы, где похоронен Хаджи-Мурат?

— По-моему, где-то в районе Нухи?

— Правильно! Это на территории нынешнего Азербайджана. Но… Приготовьтесь, молодой человек! Слушайте меня внимательно! Хаджи-Мурат похоронен не весь!

Аслан вытаращил глаза.

— Сначала отрубленную голову Хаджи-Мурата заспиртовали и отослали в Тифлис на опознание.

— Как и голову царя Николая Второго.

— Правильно! Потом голова Хаджи-Мурата была переправлена в Петербург. В Кунсткамеру! У этого сатанинского экспоната и номер есть! 6521-й.

— А сейчас где она?

— Там же. Хранится в запасниках.

Впереди на дороге показался военный пост.

— Вот, — выдохнул Евгений Валентинович, — мне и кажется, что нужно нам эти останки похоронить. Соединить тело и голову. Соблюсти религиозные обряды — все как положено… Чтоб отвести от нас сатанинское проклятие.

— Говорят, голову Николая Второго тоже еще не нашли.

— Русские тоже мучаются. У них еще один бес — Ленин без погребения под стенкой валяется.

Постовые милиционеры издали помахали автоматами — приказывали остановиться.

— А почему мы, чеченцы, должны расплачиваться за какого-то дагестанского иблиса, за русского беса?

— У Бога нет различия между детьми. Мы все — одна семья. Почему мы, татары, умираем на вашей войне? — торопился высказаться профессор, притормаживая у КПП.

Милицейский патруль проверил документы у Евгения Валентиновича и у Аслана, все по очереди покрутили в руках его справку об освобождении из Чернокозова.

— Драпаешь? — совершенно равнодушно спросил офицер.

— Никого в живых не осталось, — честно признался Аслан. — Хочу в России отыскать родственников.

— Привози их домой. — Офицер протянул Аслану документы. — Скоро мир наступит, надо будет снова людьми эту землю населять.

— Найдутся желающие, — горько усмехнулся профессор.

— Это наша страна, — твердо заявил офицер. — И нам Аллах приказал жить здесь. Проезжайте! Отпускаю вас на время. Оба должны вернуться! Ясно?

И этот якобы грозный приказ прозвучал как пожелание жизни, мира, счастья!

— Спасибо вам. — Аслан чуть заметно поклонился и отступил к машине.

— Все кажется мне чрезмерным, странным и ненастоящим. — Евгений Валентинович залез в кабину своей потрепанной «Нивы». — Этот сентиментальный ментовской капитан. И эта разбомбленная земля, и эти кордоны, и эти люди с оружием.

— Дело не в окружающем. Это у вас, наверное, марксизм-ленинизм до сих пор перед глазами.