Книга Опоздать на казнь - Фридрих Незнанский

Кабанов распахнул окно, в которое тут же ворвался ветер, принося все новые и новые клочья пуха. Вместе с пухом он принес и песенку, так раздражавшую вчера лейтенанта Иващенко:

Тополиный пух, жара, июнь,

Ночи такие лунные…

Майор вызвал Иващенко:

— Иди-ка, лейтенант, разберись, что там за музыка грохочет. Штрафани ты его, что ли — за нарушение общественного покоя.

Глава 2

Кто-то размашисто и мерно бил Юрия Гордеева по голове тяжелым металлическим прутом. От каждого удара голова гудела, как большой чугунный колокол. А потом огромный полосатый шмель жужжал и шипел, надрываясь, и вдруг подлетел к самому уху, вжикнул напоследок, влетел в ухо, пошарил в голове — и через другое ухо вылетел.

Такой сон снился адвокату Гордееву на излете белой северной ночи. Он проснулся, потянулся, потряс головой. Шмеля в голове не обнаружилось, но легче от этого Гордееву не стало. Голова по-прежнему болела нестерпимо. Кровать, на которой пытался проснуться Гордеев, слегка покачивалась. Где-то над головой раздавался странный гул — видимо, именно он и навеял жужжание шмеля в последнем сновидении.

Первый луч ласкового раннего солнца бил прямо в глаз сквозь круглый иллюминатор. Открывать глаза полностью не хотелось. Только быстрый взгляд сквозь полусомкнутые тяжелые веки с попыткой произвести рекогносцировку местности, и тут же отказаться от этой бесполезной затеи… Соображать, где он находится, почему вместо окна в стене расположен иллюминатор и почему же так болит голова, Гордееву тоже не хотелось. Уснуть уже было невозможно, мешало мерное гудение где-то в вышине и пронзительный солнечный свет. Больше всего Юрию Гордееву сейчас хотелось умереть, не приходя в сознание.

Но и этого ему сделать не позволили.

— Ну че! Проснулся? Пора уже! Через час подплываем, — раздался пронзительный женский голос где-то совсем рядом.

Гордеев даже вздрогнул:

— Кто здесь?

Женщина хохотнула откуда-то из темноты, куда еще не попадал солнечный свет.

— Не, ну вы видели? Кто я, он спрашивает! Глаза разуй, дорогой!

Гордеев «разул глаза», хотя страшно не хотелось это делать, но пришлось выходить из сумеречного состояния и переживать похмелье наяву. То, что голова разламывается именно по причине похмелья, было вне всяких сомнений… Вряд ли адвоката Юрия Гордеева действительно били железным прутом по голове всю ночь. Значит, похмелье. Даже проявились смутные воспоминания — виски, джин, липкая «бехеровка», экзотическая настойка канабиса, потом еще самбука и что-то еще — горькое, изумрудно-зеленое, без названия, а ближе к финалу вечера запомнился еще отвратительный коктейль «черный русский» — одна треть водки, одна треть сухого вермута и одна треть рассола из-под черных маслин. От воспоминаний Гордеева затошнило. Вспомнилась ему и обладательница голоса — ну почти вспомнилась, — то ли Галька, то ли Валька или даже Майка. А находится он на теплоходе — дай бог название припомнить, впрочем, черт с ним! — и подплывают они сейчас к славному городу Санкт-Петербургу после трехнедельного морского круиза с заходами в различные порты северной и прочей Европы.

Гордеев поднял голову. Сфокусировав взгляд, ему удалось разглядеть сидящую в глубине комнаты рослую девушку с копной рыжих волос, мощными ногами и очками на маленьком носу. Кроме очков на ней, кажется, ничего и не было. «Боже мой, и откуда она взялась? — с ужасом подумал Гордеев. — Впрочем, по пьяни еще и не такое бывает. Оттянулся, называется. А ведь слово давал — никакого флирта во время отпуска! Впрочем, тут, кажется, никакого флирта и не было. Девушка, очевидно, определенной категории».

— Галька, будь человеком, дай воды! — простонал Гордеев.

— Я не Галька, я — Гайка! — ответила девушка и вдруг процитировала Антона Павловича Чехова: — «В пьянстве был не замечен, но по утрам жадно пил холодную воду».

— Классику знаешь? — с недоумением отреагировал Гордеев.

— А как же! — немного обиделась девица. — В универе учусь! Отличница, между прочим.

— И теперь, значит, летнюю практику проходишь… — пробурчал Гордеев, пока Гайка наливала воду в стакан.

Воду Гордеев и правда пил жадно. Глотал он теплую минеральную воду с болотистым запахом и с плотным ржавым осадком на дне бледно-голубой бутылки. Название вода носила слегка неприличное: «Полюстрово».

«Да уж, прелести заграничной жизни закончились! Добро пожаловать на родину. И вода тут — ржавое „Полюстрово“, и девушек с университетским образованием зовут Гайками… А ведь не далее как позавчера я ходил по улицам уютного Копенгагена, на русалку смотрел. Эх…» — только Гордеев хотел углубиться в приятное подведение итогов собственного бурного вояжа, как Гайка его перебила:

— Ну че, дорогой?! Расплачиваться-то не пора?

«Расплачиваться? Это она про деньги, что ли? Деньги — это такие разноцветные бумажки, точно… — тупо и медленно текли мысли в голове гордеева. — А вот остались ли у меня деньги после всех этих приключений? Интересная мысль…»

— Расплачиваться?… А… За что?.. — поинтересовался Гордеев, хотя уже сам начал догадываться, за что именно у него требовала денег рыжая Гайка.

— То есть как это «за что»! — рассердилась та. — За коплекс услуг!

— Ладно, ладно… — вздохнул Гордеев, хотя ни одной услуги из этого самого «комплекса» он, хоть убей, не помнил.

Ему все же пришлось принять вертикальное положение, надеть штаны и достать бумажник. Он был пуст. Совсем, абсолютно, безнадежно пуст. Нет, там оставались, конечно, какие-то бумажки и документы, на месте было и удостоверение Коллегии адвокатов, паспорт и даже загранпаспорт с шенгенской визой, но вот денег там как раз и не было.

«Да, хорошо заканчивается отпуск», — тоскливо подумал Гордеев.

В отпуске, надо сказать, он не был уже три года. Как говорил сам Гордеев: «тридцать лет и три года», уверяя, что каждый год его нервной работы идет за десять. А работал он — служил, трудился, старался — на благо столичной юридической консультации номер десять, что находится в Москве, на Таганке.

«Нет у меня навыка отдыхать, заработался, разучился. Отрываюсь, будто на свободу вырвался и век воли не видал. Поэтому и Гайки всякие неизвестно откуда появляются…»

Поискав по другим карманам, а также заглянув в дорожную сумку, Гордеев денег так и не обнаружил. Ценностей особых типа золотых часов или перстней с каменьями у него отродясь не водилось. Расплачиваться с Гайкой было нечем, а она между тем со все возрастающей тревогой наблюдала за манипуляциями Гордеева. «А ведь у нее наверняка тут где-то есть и крыша», — с тоской подумал адвокат.

Ладно бы подъезжали они к Москве-столице — там бы Гордеев смог позвонить кому-нибудь из приятелей или сестрице Ваве. Повинился бы, покаялся, но денег бы перехватил. А тут Питер — город, конечно, Гордееву знакомый, но не близко. Друзей-приятелей, у которых можно было бы вот так запросто взять денег, чтобы и с Гайкой расплатиться, и до дома добраться, таких друзей у Гордеева в Питере не было. Ну некому ему было позвонить. Впрочем, ежели он собирался кому-то звонить, значит, оставался у Гордеева еще телефон…