Книга В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса - Эдуард Тополь

Этим рассказом Андрей выиграл на той олимпиаде поездку в Пенсильванию, в международный кемп вундеркиндов при Корвелльском университете. А там себя так проявил, что ему предложили приехать и в этом году, причем совершенно даром!

Правда, сам-то Грущо к литературным успехам сына относился скептически – ну кому сегодня нужны эти писаки? Что бы они ни писали в газетах и ни говорили по телику – кто с этим считается? И вообще, это Катя виновата в том, что пацана понесло в сочинительство. Еще тогда, когда парень сидел у нее в животе, она вешала себе на пояс диктофон со сказками Пушкина, Чуковского и доктора Сюза – американского близнеца Агнии Барто. «I'm Sam, Sam I'm, I don't like that Sam I'm» – вот пацан и вырос двуязычным, чешет по-английски, как по-русски. И теперь каждое лето приходится раскошеливаться на билеты в США.

Но с другой стороны, кто откажется послать единственного сына в американский лагерь, да еще при одном из самых знаменитых университетов? А Катя, конечно, тут же восхитилась этими корвелльскими америкосами – летом, когда во всем мире студенческие общежития пустуют или ремонтируются, они создали в своем общежитии юношеский лагерь и даже не за свой счет, а раскрутили на это самого Билла Гейтса и за бабки «Майкрософта» подыскивают себе будущих талантливых студентов! Ну не бизнесмены? Супер!

Поскольку занятия в школе у Андрея закончились два дня назад, билеты в Штаты были взяты на сегодня, и Катя, само собой, летела с сыном – не могла же она единственного ребенка отпустить одного в чужую страну! Безусловно, в кемпе Катя, как и в прошлом году, с ним жить не будет, но где-то в Нью-Йорке, в Бруклине, что ли, у нее есть даже не одна, а две школьные подруги, и обе «уже ждут ее, не дождутся».

Короче говоря, в то жаркое июньское утро 2011 года от Рождества Христова майор Грущо в одиночестве доел свою любимую яичницу с сосисками, помидорами и мелко натертым сыром (завтра Кати уже не будет, придется самому готовить), но кофе не допил, а надел свой летний офицерский китель и спустился к служебному, со свежей надписью «ПОЛИЦИЯ» «форду-фокусу». Там его уже ждали жена и сын с вещами (чемодан у Кати и рюкзак у Андрея). Было семь тридцать утра, но Москва уже пылала в лучах беспощадного восточного светила. Правда, в такую рань транспорта на улицах с гулькин нос, одно удовольствие ездить в такую пору, и двадцать минут спустя Грущо уже высадил своих пассажиров у второго подъезда Павелецкого вокзала, проводил до аэроэкспресса и обнял, пожелав счастливой поездки.

Андрей, однако, ничего отцу в ответ не пожелал, а, топчась у открытых дверей красного вагона, все высматривал на платформе своего дружка Витюшу – худенького компьютерного гения, с которым познакомился прошлым летом в том же пенсильванском кемпе. Витюша, оказывается, тоже летел в этот лагерь, они и билеты брали так, чтобы вместе лететь, но появился он на перроне буквально в последнюю секунду, когда по радио уже объявляли отправление экспресса. Причем появился совершенно один – отца у него, похоже, вообще не было (ну, фигурально говоря), а мать еще вчера звонила Кате, сказала, что занята на своем телевидении, не сможет проводить сына, и просила присмотреть за ним. Тщедушный Витюша с тощим рюкзачком за спиной влетел в последний вагон экспресса буквально за миг до отхода поезда и пошел вперед по вагонам искать своего дружбана Андрея.

Грущо сокрушенно покачал головой и, совершенно забыв о своем странном сне, отправился на работу в бывшее ментовское отделение № 22, а теперь Тишинский отдел Московского Управления МВД на Васильевской, 3.

Там, однако, случилось нечто из ряда вон: заступившие в 7.00 на дежурство старшие лейтенанты Кустиков и Рахимов, а также сержант Оглобин горячо обсуждали – что бы вы думали? Его, майора Грущо, сон!

– Да я те точно говорю: это были похороны нашего русского кинематографа! Сто пудов! – доказывал тридцатилетний Кустиков, сидя за монитором рабочего компьютера.

– С чего ты взял? – спрашивал его Оглобин.

– Так они же гробы несли! – сказал Рахимов. – И на гробах надписи с нашими знаменитыми фильмами! Ты чё – сам не видел?

– Гробы я видел и надписи видел, – соглашался лысый и рассудительный Оглобин. – Но на похоронах гробы несут на кладбище, а эти шли на фестиваль…

От изумления Грущо, хлопая ресницами, даже остановился на пороге дежурки – как могли эти трое видеть его ночной сон?

– Я другого не понимаю, – продолжал рассудительный Оглобин. – С чего вдруг Шубин стал хозяином фестиваля, когда всеми нашими фестивалями командует вы же знаете кто…

Но тут содержательный разговор подчиненных прервался – Кустиков заметил шефа, вскочил из-за компьютера, вытянулся по стойке «смирно» и доложил, как положено по уставу:

– Товарищ майор, за время нашего дежурства никаких происшествий не произошло. Докладывал старший лейтенант Кустиков.

– Вольно, – сказал Грущо и пошутил: – Как же не произошло? А похороны?

– Какие похороны? – удивился Кустиков.

– Ну, ты ж только что рассказывал! Похороны кинематографа.

– А! – усмехнулся Кустиков. – Так то ж во сне, товарищ майор.

– В моем сне или в твоем? – уточнил Грущо.

– А вы тоже этот сон видели? – спросил Рахимов.

Телефонный звонок упредил ответ майора, Кустиков снял трубку.

– Тишинский отдел полиции, дежурный Кустиков… Что? Убийство Шубина? Ах, во сне! Ну, знаете, мы полиция, мы сны не разгадываем. А кто это говорит? Хорошо, я записываю: Юрий Богополов, кинокритик, видел во сне убийство Ростислава Шубина. И жена ваша видела. Она тоже кинокритик? Нет? А видит такие сны! – укорил Кустиков звонившего. – Хорошо, я записал, спасибо.

Но не успел он положить трубку, как телефон рвануло новым звонком.

– Тишинский отдел, дежурный Кустиков, – привычно отчеканил в трубку старлей и, видимо, по требованию звонившего тут же протянул ее майору Грущо. – Вас, товарищ майор. Бережных.

Грущо взял трубку, ведь звонил сам генеральный директор Дома кино – не то заслуженный, не то народный артист Матвей Бережных, чей старый «мерседес», нарушая все правила парковки, постоянно торчал на тротуаре перед входом в Дом кино.

– Слушаю, Матвей Аронович, – сказал Грущо.

– Здравствуйте, Станислав Егорович, доброе утро! – вкрадчиво ответила трубка мягким баритоном, знакомым по сотне дублированных фильмов. – Как ваше драгоценное здоровье?

– Спасибо, Матвей Аронович, все в порядке. – И Грущо жестом приказал Кустикову освободить кресло.

– Приятно слышать. А супруга? Сынок?

– Тоже все хорошо, благодарю! – И Грущо поудобнее уселся в кресле, зная по опыту, что Бережных – это надолго.

– Вы знаете, дорогой, – льстиво продолжала трубка, – у нас в Доме тоже начинается кинофестиваль, будут очень хорошие фильмы. Конечно, не зарубежные, а наши, но все равно я вас приглашаю. Сколько вам билетов?

И в этом был весь Бережных. По какому бы поводу он ни звонил в милицию, он никогда не начинал с просьбы или заявления. Даже если в ресторане Дома кино случался пьяный скандал или нужно было выставить из кинозала какого-то хулигана, Бережных сначала обязательно что– то предлагал – билеты на иностранный фильм, контрамарки на концерт или свою протекцию на съемку в очередном телесериале. Вот и теперь он приступил к делу только после обещания майора прислать дежурного за десятком билетов на весь Тишинский отдел. А затем: