Книга Миры под лезвием секиры - Николай Чадович

— Да вы сами тоже вроде от ветра не качаетесь! — дерзко ответила осмелевшая хозяйка. — А бутылка бабушкина. Она на самогонке лекарственные травы настаивает.

— Побудьте пока здесь, — сказал Смыков и, поманив Зяблика пальцем, направился на кухню.

— Ну, как успехи, зайчики? — спросила Верка, мусолившая оставшийся от Зяблика бычок.

— Пустое дело, — махнул рукой Зяблик. — Локш потянули.

— Что? — переспросила она.

— Осечка, говорю. Дырка от бублика.

— И у меня ничего. Никаких признаков беременности, — сказала Верка, выкладывая на кухонный столик все, что полагалось Зяблику за сутки дежурства в засаде: нитку вяленой, сочившейся жиром саранчи, половинку черствой лепешки и кусок желтоватого неочищенного сахара.

— Эх и загужуем сейчас, — Зяблик с вожделением потер руки. — Жаль, баланды никакой нет. От сухомятки уже кишки склеиваются… Пить будете?

— Я не буду, — поспешно отмежевался Смыков.

— А мне плесни, зайчик, — Верка вытащила из чемоданчика аптечную мензурку.

После того как они, не чокаясь, выпили. Смыков глубокомысленно заметил:

— Значит, вариант кукушки исключается?

— Я вам это с самого начала доказывала, — Верка отщипнула себе крохотный кусочек лепешки. — Есть куда более простые и надежные способы репродукции потомства.

— Проще-то не бывает, — пожал плечами Смыков.

— А им, может, именно такой и нравится, — добавил Зяблик, энергично двигая челюстями.

— Похоть они свою тешат. Вроде как солдатня в захваченном городе, — высказался Смыков, не столько любопытный, сколько дотошный. — Правильно я мыслю, Вера Ивановна?

— Похоже на то, — кивнула она. — Заметьте, кого они выбирают. Под стать себе. Для варнаков это, наверное, и есть идеал красоты.

— Какой туфтой приходится заниматься, — Зяблик сплюнул. — У профурсеток в манде копаться… Еще будешь? — он щелкнул ногтем по бутылке.

— Нет, — Верка предусмотрительно пересела подальше от него.

— Как хочешь, — Зяблик жадно припал к выщербленной хозяйской чашке.

— Что теперь делать будем? — спросил Смыков. Любил он интересоваться чужим мнением и редко оспаривал его при людях, но потом все всегда делал по-своему.

— Сами решайте, — устало сказала Верка. — Вы мужики, вам виднее.

— Что делать, спрашиваешь? — Зяблик уже немного захмелел. — Отодрать ее хором да еще припугнуть хорошенько, чтобы в следующий раз не скурвилась.

— Ну это вы, братец мой, бросьте, — покосился на него Смыков.

— Да шутит наш Зяблик, — через силу улыбнулась Верка. — Тоже мне насильник нашелся. Уж как я только к нему, бывало, не подкатывалась раньше — и ничего! Функциональная импотенция. Результат глубокого нервного потрясения. Тебе сколько лет было, зайчик, когда все это случилось? За двадцать перевалило?

— Не твое дело, — обиделся Зяблик. — На себя лучше посмотри. Да на такую, как ты, даже варнак не позарится. Одни кости. А еще докторша…

— Потише, — сказал Смыков. — Предлагаю бабенку с собой забрать и еще раз хорошенько допросить. Не может такого быть, чтобы она совсем ничего не знала. А здесь пока засаду оставим.

— Опять меня? — насупился Зяблик.

— Вас, братец вы мой, вас, — кивнул Смыков. — Кого же еще? Да не одного, а с Толгаем на пару.

— На фига он мне нужен? С ним ни покурить, ни поговорить. Лучше пусть Верка останется. Уж я ей покажу функциональную импотенцию!

— Отстань! — увернувшись от его рук, Верка легонько мазнула Зяблику ладонью по лицу. — Зачем тебе мои кости? Треск такой пойдет, что все варнаки в округе разбегутся. Отстань, говорю!

— Ах вот ты как! — скорчив жуткую рожу и заухав на манер раздосадованной гориллы, Зяблик вскочил с табурета…

…И тут же напоролся на человека, который в настоящий момент на кухне никак не мог находиться!

Просто наваждение какое-то. Как проморгал этого типа верный Чмыхало? Почему никто не слышал приближающихся шагов? Почему не скрипнули проржавевшие петли входной двери? Почему бледное лицо незнакомца так мучительно напоминает о чем-то важном?

Даже подвыпивший Зяблик был против рядового обывателя как дикий кабан-секач против домашнего борова. Пока Верка еще только начала приоткрывать от удивления рот, а Смыков лапать кобуру и вместе со стулом отклоняться назад, он уже сунул руку за пистолетом. Не за тем, давно не чищенным, который для блезиру терся под мышкой, а за другим — упрятанным за поясом штанов, заранее снятым с предохранителя и взведенным. («Прострелишь ты себе когда-нибудь мошонку», — не раз говорила ему Верка.) Да только проворные пальцы Зяблика хапнули пустоту. Пистолет удивительным образом уже перекочевал в руки незнакомца, и тот его внимательно рассматривал, наклонив боком к свету.

— Нельзя так с огнестрельным оружием обращаться — что-то неуловимо-странное было в голосе этого человека: не то он давно не говорил по-русски, не то недавно обжег язык горячим чаем. — Курок на боевом взводе, предохранитель снят, патрон в патроннике. Да и спуск совсем короткий. Подточили небось?

— Подточил, — мрачно подтвердил Зяблик. — Ты это самое… тещу свою поучи, как с огнестрельным оружием обращаться. Или дружков своих, варнаков. А меня учить поздно… Верни пушку.

— На, — незнакомец протянул пистолет Зяблику, перед этим выщелкнув патрон из патронника и ловко опорожнив магазин. — Может, присядем?

— Конечно, присядем, — опомнившийся наконец Смыков услужливо пододвинул гостю свой стул.

Так они и сели: Зяблик — положив перед собой разряженный пистолет, а тот, другой, — выстроив на краю стола заборчик из восьми тускло поблескивающих патронов. Странен он был не только голосом и поведением, но и всем обликом своим, причем странен не какими-то особыми приметами, а именно обыкновенностью внешнего вида, усредненного почти до символа. Именно такие люди без явных признаков индивидуальности, не соотносимые ни с одной определенной этнической группой, изображались на миниатюрах средневековых хроник.

Напряженная тишина длилась с минуту, даже Смыков, большой специалист вопросы задавать и зубы заговаривать, как-то подрастерялся. Потом Зяблик глухо произнес:

— Выпьешь?

— Ради знакомства можно.

— Чашка одна. Не побрезгуешь?

— Могу из горлышка.

— Как хочешь.

Точным красивым движением, словно последний мазок на картину наносил, Зяблик выплеснул в чашку ровно половину содержимого бутылки.

— Ну, будем, — сказал он.

— За все хорошее.

Незнакомец приподнял бутылку, но она внезапно хрустнула у него в руках, как елочная игрушка, обдав всех брызгами самогона.