Книга Какая еще любовь? - Кейси Майклз

Доминик пригладил волосы на макушке, как будто хотел проверить, на месте ли его голова. Голова-то была на месте, но толку от этого — чуть.

— Слушайте, мисс Эпплгейт…

— Молли, не забывайте, — перебила она. — Десять минут назад часы пробили пять тридцать дня, и я снова стала Молли. А мисс Эпплгейт куда-то вышла.

— Прекратите, — приказал он, с размаху заехал себе по запястью барабанными палочками, чуть не заорал от боли, но, как и положено мужчине, сдержался. — Это вы здесь за все отвечаете, с вами я разговаривал по телефону, и это вы, черт дери, должны во всем разобраться. Я заплатил за три недели, а не за одну. А вы мне даже одной не отработали, потому что Четвертого июля центр был закрыт.

— Я же не виновата в том, что это наш национальный праздник, — сказала она, по-прежнему широко улыбаясь.

— Да? А вы знаете, что Лиззи собрала все фейерверки, пока никто не видел, выложила из них на газоне «SOS», а когда стемнело, подожгла? Какой-то кретин заметил их со своего самолета, позвонил 911, и мы еле отбились от команды спасателей, готовых выносить нас на руках из огня.

— Пожалуйста, не ругайтесь при ребенке. Да, Лиззи… смышленая не по годам, это вы верно заметили, — в голосе Молли явно сквозила гордость за то, что натворила эта девчонка. — Пару часов назад она как раз залезла в компьютер Джейни, это моя двоюродная сестра. Может, у вас в машине найдется буксировочный трос, чтобы мы смогли ее оттуда вытащить?

— Вы подпустили ее к компьютеру? Чем она там занимается? Взламывает базу данных Пентагона?

— Вряд ли. Только не сегодня, — спокойно ответила Молли. Ее хладнокровие произвело на Доминика некоторое впечатление, но потом он вспомнил, что спокойно рядом с Лиззи себя мог чувствовать либо непобедимый герой, либо слабоумный. Плаща с надписью «Суперледи» на Молли не было.

Парковка опустела. Теперь на ней остались только «Ламборгини» и новехонький «Мерседес».

— Ваш? — спросил Доминик. Он никак не мог понять, что за птица эта рыжая.

— Мой, — сказала она. — Забит вещами под самую крышу и готов к отъезду. Если вы наконец-то поняли, что «Беззаботное детство» закрыто на каникулы и поделать с этим ничего нельзя, давайте заберем Лиззи и уедем. Вы, конечно, можете торчать здесь сколько угодно. Но на вашем месте я бы не стала заниматься такими глупостями.

— Я заплатил за три недели, — повторил Доминик, не собираясь уступать ни цента.

— Уверена, Джейни с удовольствием вернет вам всю необходимую сумму, мистер… постойте-ка. Значит, вы — их дядя, так? Я раньше как-то не обратила внимания. Ванна с гидромассажем очень отвлекает. Ваша фамилия тоже Лонгстрит?

— Да, но это не имеет никакого отношения к…

— И Тони назвал вас дядя Ник? Николас Лонгстрит? Или… — Она хлопнула себя по щеке и вытаращила глаза. — Точно! Как я сразу не догадалась? Вы же Доминик Лонгстрит.

— А вот и нет. — Доминик решил играть по ее правилам. — Я — дядя Ник. А теперь давайте наконец решим, кто будет присматривать за детьми.

— А вот и да. Вы — Доминик Лонгстрит, и это вы написали те четыре знаменитых мюзикла с Бродвея. Я их все посмотрела по нескольку раз. А сейчас вы ставите что-нибудь? Кажется, я где-то читала, что вы работаете над новой вещью.

— Работаю. Работал. То есть работаю, черт подери!

— Тони, закрой ушки. У дяди Ника снова вырвалось плохое слово, — и Молли закрыла руками свои уши.

— Какое? Которое ты сказала, когда Дилан врезался в стену и заплакал?

— Я думала, ты не расслышал. А ну-ка ладони к ушам, живо, — скомандовала Молли. Доминик заметил, как ее щеки заливает краска. Но длилось это недолго. Она опустила руки и снова с улыбкой уставилась на него.

Малыш Тони, прижимая ладони к ушам, принялся приплясывать, аккомпанируя себе мычаньем.

— Угадали! — У Доминика возникло чувство, словно он долго плутал по лабиринту, нашел выход и вдруг снова оказался в самом начале. — Точнее не бывает. Я работаю. Мне некогда заниматься детьми.

— А над чем вы работаете?

— Изучаю канализацию. Стать сантехником — моя мечта с детства, — почти прорычал Доминик. — Какого чер… то есть что тут может быть непонятного? У меня сейчас в гостях исполнительница главной роли и композитор. Дети мне не нужны.

Молли примирительно подняла ладони кверху.

— Дайте подумать… Я приведу Лиззи, мы все обсудим и что-нибудь придумаем.

— Хорошо, но только… — слова замерли у него на губах: Молли уже повернулась к нему спиной. Походка у нее была, как у супермодели на подиуме: она неторопливо вышагивала на трехдюймовых каблуках, виляя бедрами и демонстрируя все прелести своей фигуры (вид сзади). Доминик подумал, что надо бы отлепить ладошки Тони от ушей и переместить их на глаза. Восемь лет — слишком нежный возраст для такого зрелища. Мальчик на всю жизнь может остаться калекой. Пять минут спустя — Доминик успел разыскать в машине тряпку и стереть с бампера арахисовое масло, а Тони завывал примерно сорок шестой куплет песни про фиолетового динозаврика — Молли вернулась, держа Лиззи за руку.

— Привет, дядя Ник. — Руки у Лиззи свободно болтались по бокам, точь-в-точь как у Молли, и походка у нее стала от бедра, как у Молли, и подбородок она держала высоко, по примеру Молли. У ребенка врожденный талант подражать. К тому моменту, когда ей исполнится восемнадцать, Энтони с Элизабет сбегут в дом престарелых.

— Мы все придумали, — заявила Молли и взъерошила светлые волосы Лиззи. — Все равно мои вещи уже собраны и готовы к переезду, а в Вашингтоне никаких особых дел у меня нет. В смысле мне все равно, где принимать ванну с гидромассажем, а с местным стилистом я уже познакомилась.

— Она позвонила в свою газету и уволилась, — пришла на помощь Лиззи. — Прямо так и сказала: «Я у вас больше не работаю», — она прищелкнула пальцами. — Наверное, они теперь рыдают от горя, да, Молли?

— Еще как. — Молли выразительно вытаращила свои изумительные голубые глаза и стала похожа на неотразимую Люсиль Болл[4]в молодости, чьи забавные гримаски были видны даже с последнего ряда балкона. — Они надеялись, что я уволюсь еще на прошлой неделе.

— Любит — не любит — плюнет…

— Тони, прекрати немедленно. — Доминик отодрал его ладони от ушей. Мальчишка рос послушным, он бы до окончания колледжа уши руками прикрывал, если ему не скомандовать «вольно». — Я же сказал, хватит петь. Садись в машину. И ты тоже, Лиззи.

— В машину? Но ведь они там не поместятся. Такой автомобиль рассчитан на двоих.

Доминик потер рукой свой терзаемый изжогой живот, чувствуя, что теперь до самой смерти обречен на отрыжку с банановым вкусом. Банановая отрыжка. Отрыжка. Рыжка. Ха! Рыжая отрыжка. Кажется, ему нехорошо. Кажется, он сходит с ума.