Книга Судебные ошибки - Скотт Туроу

— Вы такая же красивая, как ваш голос по телефону, — сказал он. — Думаю, нам надо бы пожениться.

Памела улыбнулась, но улыбка тут же увяла. Видимо, она поняла, что Ромми говорит это совершенно серьезно.

— Человеку надо жениться до того, как умрет, верно? — спросил Ромми. — Хорошая мысль, а?

Замечательно, подумал Артур. Соперничество.

Судя по скованной позе Памелы, такое в ее представление о героическом образе не входило. Артур, не знавший, как приступить к делу, быстро взял приговор, который судья Джиллиан Салливан вынесла в девяносто втором году, и стал читать вслух.

— Огас... как там дальше? Кто он такой? — спросил Ромми Гэндолф.

— Огастес Леонидис, — ответил Артур.

— Я его знаю? — спросил Ромми. Опущенные веки его дергались, пока он силился припомнить это имя.

— Он один из троих, — спокойно сказал Артур.

— Каких троих?

— Которых, по утверждению обвинения, вы убили.

В убийстве которых ты сознался, подумал Артур. Но сейчас заострять на этом внимание не стоило.

— М-м-м, — промямлил Ромми. — Вроде бы не знаю его.

И покачал головой, словно не удосужился нанести светский визит. Ему было под сорок. Белки глаз у него были желтоватыми. Судя по внешности, в его жилах текла кровь всех рас. По современной манере выражаться, он был «черным», но в нем были заметны черты белых людей и индейцев. Нестриженые волосы спутались, во рту недоставало нескольких зубов, однако внешность его не была отталкивающей. Казалось, помешательство уничтожило у него стержень личности. Глядя на бегающие глаза Ромми, Артур догадывался, почему прежние адвокаты строили защиту на невменяемости. В обычном употреблении слова Ромми, несомненно, был помешанным. Но не совсем. Человек, склонный к антиобщественным поступкам. Пограничное изменение личности. Может быть, даже законченный шизоид. Но не совершенно безумный, не совершенно неспособный отличить добро от зла, что по закону требуется для освобождения от ответственности.

— Я не такой, чтобы кого-то убивать, — сказал Ромми, словно давая запоздалое объяснение.

— Так вот, вас осудили за убийство троих людей: Огастеса Леонидиса, Пола Джадсона и Луизы Ремарди. Утверждается, что вы застрелили их и оставили трупы в морозильной камере.

В обвинении также говорилось, что он вступил с Луизой в противоестественную половую связь после ее смерти, однако Ромми скорее всего из стыда отказался в этом признаться. Но судья Салливан, слушавшая это дело сама, без присяжных, признала его виновным и в этом.

— Я ничего про это не знаю, — сказал Ромми. И отвел взгляд, словно это замечание должно было закрыть тему. Артур, чья сестра Сьюзен была еще больше помешанной, чем Ромми, постучал по стеклу пальцем, чтобы Ромми снова посмотрел на него. Разговаривая с такими, как Ромми и Сьюзен, иногда нужно глядеть им в глаза, чтобы тебя поняли.

— Чей это почерк? — мягко спросил Артур, подсунув под стекло письменное признание Гэндолфа. Надзиратель подскочил со стула и, дабы убедиться, что между страницами ничего не спрятано, потребовал, чтобы ему показали каждую спереди и сзади. Ромми изучал документ довольно долго.

— Что вы думаете об акциях? — наконец спросил он. — У вас они есть? Что это вообще такое?

После значительной паузы Памела начала объяснять, как работает биржа.

— Нет, расскажите про свои акции. Что чувствуешь, когда они у тебя есть, и все такое. Как только выйду отсюда, куплю себе акций. Потом разберусь со всем тем, что показывают по телевизору. «Поднялись на четверть. Доун Джонс»[2]. Буду знать, что тут к чему.

Памела продолжала описывать механизмы акционерной собственности, Ромми старательно кивал после каждой фразы, но вскоре явно стал пропускать ее слова мимо ушей. Артур снова указал на бумаги, которые держал Ромми.

— Обвинение утверждает, что это написали вы.

Ромми на несколько секунд опустил черные глаза.

— Да, вроде бы. Похоже, что я.

— Так вот, здесь говорится, что вы убили тех трех человек.

Тут Ромми наконец вернулся к первой странице.

— Вот здесь, — сказал он, — какая-то чушь.

— Это неправда?

— Да ведь дело очень давнее. Когда это случилось?

Артур сказал ему, и Ромми откинулся на спинку стула.

— Я в тюрьме уже так долго? Почему?

— Писали вы это признание в полиции?

— Что-то писал тогда в участке. И никто не сказал мне, что это для суда. — В папке, разумеется, лежало подписанное предупреждение, что все слова Ромми могут быть использованы против него на суде. — И я ничего не слышал о наркотике. Это совершенно точно. Там полицейский говорил мне много чего, а я писал. Только не помню, чтобы писал что-то такое. Я никого не убивал.

— А почему вы писали то, что вам говорил полицейский?

— Да потому, что вроде обделался.

Одним из самых спорных доказательств на процессе являлось то, что Ромми наложил в штаны в буквальном смысле слова, когда ведший расследование детектив Ларри Старчек начал его допрашивать. Обвинению было разрешено предъявить грязные брюки Ромми как свидетельство сознания вины. Это стало одним из основных пунктов в многочисленных апелляциях Ромми, и ни один суд не мог заслушать этот пункт без хихиканья.

Артур спросил Ромми, не бил ли его детектив, не лишал ли еды, питья или адвоката. Ромми, хоть и редко отвечал прямо на вопросы, как будто не утверждал ничего подобного — только говорил, что старательно писал признание своей вины, в котором не было ни слова правды.

— Случайно, не помните, где вы были третьего июля девяносто первого года? — спросила Памела. Ромми непонимающе вытаращился на нее. Она объяснила, что хочет знать, не находился ли он в тюрьме.

— Раньше я не получал больших сроков, — ответил Ромми, явно подумавший, что все дело в его репутации.

— Да, не получали, — сказал Артур. — Но вы могли находиться под стражей, когда были совершены эти убийства?

— Кто-нибудь так говорит? — Ромми с доверительным видом подался вперед, ожидая подсказки. — Это было бы здорово.

Насчет третьего июля он не помнил, однако утверждал, что в те дни его постоянно забирала полиция, чем нисколько не помогал Памеле.

Сказать в свое оправдание Ромми, в сущности, было нечего. Тем не менее по ходу разговора он отрицал каждый пункт обвинения. Полицейские, которые произвели арест, утверждали, что нашли в кармане у Гэндолфа камею, принадлежавшую убитой женщине, Луизе Ремарди. Ромми сказал, что и это ложь.

— У полицейских уже была эта штука, когда они меня забрали.