Книга Когда сгущается тьма - Джеймс Гриппандо

Однако теперь Джек начинал склоняться к противоположному мнению.

— Сколько вам лет, Фэлкон?

— Это указано в моем деле.

— Не сомневаюсь. Но все-таки ответьте мне на этот вопрос, ладно?

— А на сколько лет я, по-вашему, выгляжу?

Джек некоторое время исследовал взглядом его лицо.

— На сто пятьдесят семь. Плюс минус десять.

— Мне пятьдесят два.

— А вам не кажется, что в таком случае вы малость староваты для дочери мэра?

— Мне нужен адвокат, а не любитель рассуждать.

— Вы получили то, за что заплатили. — Иногда шутка или беззлобный намек развязывали языки подобным парням или по крайней мере позволяли немного расслабиться адвокату. У Фэлкона лицо было словно каменное. «Он уже лет десять как не улыбался», — подумал Джек. — Вы латинского происхождения, не так ли?

— И что из того?

— Просто интересуюсь, откуда вы родом?

— Это не ваше чертово дело.

Джек заглянул в папку.

— Здесь сказано, что вы получили американское гражданство в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. И что вы уроженец Кубы. Моя мать тоже родом с Кубы.

— Правда? Ну, значит, ваша мать была милым человеком. А вот ваш отец — сомнительно.

Джек решил пропустить эту реплику мимо ушей.

— Как вы сюда добрались?

— Дырявый плот и отчаянное везение. А вы?

— Ну, мне просто повезло. Я здесь родился. Где вы сейчас живете?

— В Майами.

— Где именно в Майами?

— Есть такое местечко у Майами-ривер. Как раз перед мостом Твелфс-авеню.

— Это дом или квартира?

— Вообще-то это автомобиль.

— Вы живете в автомобиле?

— Да. То есть когда-то это был автомобиль. Но с тех пор с него сняли все, что только возможно, и он давно уже не ездит. Ни колес, ни мотора. Но крыша над головой осталась.

— И кто является его владельцем?

— Откуда мне знать? Объявляется иногда один старый пуэрториканец по имени Мэнни. Полагаю, что он-то и был его хозяином. Но что мне до этого? Я его не трогаю, он меня не трогает. Понимаете, о чем я?

— Понимаю. У нас с отцом тоже была такая договоренность, когда я учился в средней школе… Позвольте мне задать вам один вопрос: сколько лет вы уже бомжуете?

— Я не бомжую. Я же сказал вам, что живу в автомобиле.

— О'кей. В таком случае сколько лет вы живете в автомобиле?

— Лет пять, полагаю. Я перебрался в него, когда Клинтон еще был президентом.

— А чем занимались до этого?

— Был послом во Франции. Какого дьявола вы меня об этом спрашиваете? Разве это имеет отношение к делу?

Джек отложил свой рабочий блокнот.

— Скажите мне одну вещь, Фэлкон. Вы столько лет прожили на улице… Как получилось, что вы впервые попали в поле зрения закона, только взобравшись на мост и пригрозив самоубийством?

— Просто я умный парень. И всегда держу нос по ветру.

— Скажите, вы когда-либо общались с работниками благотворительных организаций вроде «Цитрус хелс нетуорк» или представителями клиники ментального здоровья в Джексоне?

— Одна женщина по имени Ширли приходила меня навещать. Все хотела, чтобы я вернулся вместе с ней в госпиталь и прошел там курс лечения.

— Ну, а вы? Пошли с ней?

— Нет.

— Ширли когда-нибудь говорила о вашем здоровье?

— Она считала, у меня наблюдаются признаки паранойи, но при этом я хорошо компенсирован.

— И что вы ей на это сказали?

— Поблагодарил за заботу, мол, быть сумасшедшим, конечно, плохо, но приятно, что хорошо компенсирован — я имел в виду свой большой пенис.

Джек пропустил ремарку мимо ушей.

— Ну а в полицию вас забирали? Вы находились когда-нибудь в центре временного содержания или что-то в этом роде?

— Хотите узнать, задерживался ли я на основании акта Бейкера?

Джека не удивило, что бомж знал юридическую терминологию. Он и в самом деле был хорошо компенсирован — в психологическом плане.

— Да, именно это меня и интересует.

— Будь я сумасшедшим, меня посадили бы в «крыло А».

«Крылом А» в тюрьме округа Майами-Дейд называли отделение для психически больных задержанных.

— Никто и не говорит, что вы сумасшедший, — пожал плечами Джек.

— Это вы все сумасшедшие. Ходите по улицам и делаете вид, будто таких, как я, не существует.

Джек не стал распространяться на эту тему, но в своем блокноте записал: «Возможная анасогнозия», — использовав медицинский термин, который узнал и взял на вооружение, когда занимался делами со смертельным исходом. Термин означал неспособность человека осознать, что он болен.

— Поговорим об этом позже, — сказал Джек. — А пока позвольте довести до вашего сведения следующее. Против вас выдвинут целый ряд обвинений: блокирование моста и хайвея, организация беспорядков, непристойное обнажение…

— Надо же мне было пописать…

— Возможно, вам следовало для этого спуститься с фонаря. Непредусмотрительно поступили. — Джек продолжил чтение списка его прегрешений: — Также вы оказали сопротивление при аресте, оскорбили офицера полиции…

— Это что, шутка? Пауло обещал, что, когда я спущусь, мне позволят переговорить с дочерью мэра. Но не успели мои ноги коснуться земли, как на меня накинулись парни из СВАТа. Ясное дело, я стал сопротивляться…

— Я просто читаю список обвинений. Не я их выдвинул.

— Ну что за страна! Человек просто хотел спрыгнуть с моста… Почему это незаконно?

— Возможно, если бы закон это позволял, то от желающих не было бы отбоя. Это как в случае с разрешением гомосексуальных браков.

— Они выдвинули против меня все эти обвинения только потому, что я хотел поговорить с дочкой мэра.

— А что, собственно, вы собирались ей сказать?

— Это дело сугубо личное и касается только меня и ее.

— Тут мне придется вас самую малость подкорректировать. Уж коли мне предстоит быть вашим адвокатом, давайте с самого начала проясним одну вещь. Вас и Алисию Мендоса ничего не связывает. Абсолютно ничего.

Губы Фэлкона изогнулись в странной кривоватой усмешке, выражавшей мрачное удовлетворение. Джеку уже приходилось видеть нечто подобное — в камере смертников.

— А вот тут вы ошибаетесь, — сказал Фэлкон. — Сильно ошибаетесь. Я знаю, что она хотела поговорить со мной. Очень хотела.