Книга Все оттенки красного - Наталья Андреева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Художнику?! Кончено с этим. Кон-че-но.
Два дня спустя
Он уже мучился бездельем. Чего-то не хватает. Работы? Для художника везде, где бы он ни находился, есть работа. В любой точке земного шара. Но сейчас не хватает чего-то, чтобы начать работать. Неужели же хочется? Местный живописец Василий принес еще одну папку. Нет, он пишет не только акварели, есть и масло. Но масляные краски дорогие, Василий их экономит, потому что деньги с огромным трудом выпрашивает у сердитой жены Натальи.
— Лучше бы ты, Васька, сторожем работал, раз делать ничего не умеешь. Все деньги.
А если бы ты, Васька, в столице родился, или хотя бы поближе к ней, когда не ты Эдуарду Листову, а Эдуард Листов тебе бы сейчас с поклоном шедевры свои приносил для оценки. Может быть, вдохновение на этой планете теперь поселилось?
Василий пыхтит в уголке, переживает, пока столичный художник рассматривает его рисунки. Алевтина здесь же, суетится у стола.
— Я соседям сказала, что вы меня, Эдуард Олегович, наняли в домработницы. По хозяйству помогать, — напевно говорит она, косясь на Василия. Мол, это я соседям так сказала, но ты, друг любезный, уж расскажи всем, как все на самом деле. Про все эти взгляды друг на друга расскажи, да про долгие вечерние разговоры.
— Я вам, Аля, заплачу, — поспешно говорит он, художник Эдуард Листов.
— Да чего уж там! Прошу грибочков моих отведать. Не боись, не отравитесь! Я их со сметанкой стушила, да в русской печке. Пальчики оближите!
Грибочки, на самом деле, на удивление хороши. Никогда такой вкусноты не ел! Вот они, чудеса русской печки! Василий жует нехотя, опустив глаза в тарелку. Учиться бы ему, да поздно. Да и жена ходу не даст. Ну что он, Эдуард Листов может сделать для этого, безусловно, талантливого, но очень уж застенчивого человека?
— Водочки может? Под грибочки? — улыбается Алевтина.
— Оно бы можно, — вздыхает Василий. — Только магазин-то, поди, закрыт уже. А самогонку они пить не будут.
— Так я принесла.
Подмигнув, Алевтина достает бутылку водки и ставит на стол:
— Так что? Эдуард Олегович?
— Ну, не знаю, не знаю.
— А говорят, знаменитости пьют в усмерть, — качает головой Алевтина. — Брешут значит?
— Рюмочку, пожалуй, выпью, — соглашается он. — За Василия.
Тот еще больше смущается. Вот простота! Надо бы его утешить, обрадовать, да нечем.
— Жаль, что поздно мы встретились, Василий… Ничего я для вас сделать не могу.
— Да не надо ничего! — испуганно машет рукой живописец. — Не надо! Я же просто так, показать. С детства тянет рисовать. Это ж сила такая, что дух захватывает! Нутро выворачивает. Ей, извиняюсь, как рвоте, удержу нет.
— Ну, сказанул! — качает головой Алевтина. — За столом, да при деликатной личности! Олух!
— Ничего-ничего. Ладно, выпьем. За талант.
— За вас, — разом поднимают рюмки Василий и Алевтина.
Незаметно наступил вечер и Листов попросил Василия проводить Алевтину до дома.
— Вам, кажется, по пути. Сделайте одолжение, проводите даму.
Уходить Алевтине явно не хотелось. Но он еще не был готов окунуть губы в сладкий сок, которым она была налита до краев. Все-таки, Нелли замечательная женщина. Умная… Не стоит ее так быстро предавать. Быстро? Значит, тайно он все-таки думает о предательстве? Чего ж тут думать! Он мужчина, а рядом молодая женщина, которая вот уже вторую неделю откровенно себя предлагает. Красивая и доступная. Ну, не дурак ли он?
— Я провожу, — с готовностью вскакивает с места Василий.
Они уходят. Листов вздыхает, то ли с облегчением, то ли с сожалением. Скоро сентябрь, а его никто и никуда не торопит. И даже погода не подстегивает быстрей собрать урожай, это заботы простых тружеников. Стыдно. Отчего-то очень и очень стыдно. Нужны ли им сейчас его картины? А вообще кому-нибудь нужны?
…Рано утром он отправляется в лес, прихватив с собой берестяное лукошко. Грибы Алевтина готовит замечательно да к тому же, обещала насолить несколько баночек про запас. Надо обязательно привезти Нелли гостинец. Собрать гостей, выставить на стол этакое лесное чудо и между прочим сказать:
— Провел пару чудесных месяцев в одной глухой деревеньке, писал этюды. И питался исключительно лесной пищей. Грибочки эти собрал сам.
И столичные жители, всю жизнь покупавшие готовые грибы в баночках, заохают и дружно потянутся к блюду. Эдуард Листов два месяца провел на этюдах! Значит, вдохновение вернулось к нему? Значит, не стоит его еще сбрасывать со счетов?
А утро-то прелестное! Дивное августовское утро. Воздух и впрямь кажется нежно-розовым, сладким, как карамелька, от первых лучей утреннего солнца, первых, одиноких еще багряных листьев, завораживающих взор. Усмотрел-таки местный живописец Василий! Земля влажная, пахнет сытно, пряно, и сплошь будто усыпана золотыми монетками. Это березовые листья, осыпавшиеся с веток. Ах, родные березки! Стройненькие, ровненькие, длинноногие, истинные русские девицы — крепкие и красивые, как на подбор!
А вот и настоящая девица бредет с корзинкой, полной грибов. На голове белый платочек, глазищи огромные, серые, щеки румяные.
— Доброе утро, девушка, вы не боитесь бродить в лесу одна?
— Ой!
— Не пугайтесь! Я не бандит.
— Я знаю. Вы художник из Москвы.
— Как? И вы уже знаете?
— Кто ж не знает? Весь город только об этом и говорит! Вы картину приехали сюда писать, да?
— Не знаю еще. Теперь, наверное, напишу. А вы кто?
— Учительница литературы. Работаю в местной школе. Каникулы у меня сейчас, потому и по грибы.
— Все понятно.
— А бандитов здесь нет. Да я и не хожу далеко в лес. Так, по окрайкам. Грибов и здесь полно. Вот, смотрите.
Да, хороши! Осиновые, боровики, березовики, полная корзина. А он что, искать не умеет? И где такие прячутся?
— А я вот ничего не набрал.
— Хотите мои?
— Да что вы! Зачем?
— Вы ж художник.
— Ничего, значит, делать не умею? Так, что ли?
— Почему не умеете? Каждый делает то, что должен. Лишь бы дело это было по душе.
— А у вас, значит, призвание детей учить?
— А что, разве недостойное занятие? Мне нравится моя работа.
Девица-то с характером! Гордая. Эта навязываться не будет. Сейчас скажет «всего хорошего» и пойдет домой со своим лукошком, полным грибов.
— Я вас провожу.
— Да нет, спасибо. У нас люди глазастые. Я с вами пройдусь, а потом весь город судачить будет.
— А вы сплетен боитесь? Или муж ревнивый?