Книга Слимп - Михаил Бабкин

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Дорогой друг! Если тебе надоела хроническая нищета, бессмысленность и убогость твоей серой жизни, а сердце зовёт к ратным подвигам и великой славе; если ты хочешь увидеть Истинные Миры во всём их блистательном великолепии, но не имеешь такой возможности; если ты хочешь разбогатеть и возвыситься, то это объявление – для тебя!

Военный Магический Двор Его Императорского Величества проводит постоянный набор на курсы офицеров-магов по следующим специальностям: магия боевая, атакующая; магия боевая, оборонная; магия разведывательная; магия диверсионная; магия прочая.

Курсанты-ученики, прошедшие второй отборочный тур и не вызвавшие сомнений в своей лояльности по отношению к Его Императорскому Величеству, зачисляются соответственно своим магическим возможностям на объявленные факультеты.

Дорогой друг! Не упусти свой шанс! Потому что первый отборочный тур ты уже прошёл: ты увидел это объявление.

Если ты решился, то не медли: читай вслух путеводное заклинание. Мы ждём тебя!

Возраст конкурсантов не ограничен.

Данное объявление действительно в течение бессрочного количества лет.

Искатели слимпа к обучению не допускаются.

Начальник Магического Двора,

Маршал Магических Войск Стратегического Назначения

Ити Б.Р.В. (Посмертный).

– Ни фига себе, – сказал наконец Семён Владимирович, перечитав объявление в шестой раз, – это и есть ваш соцреализм? Фэнтези от пятьдесят второго года? Ну, блин, вообще, – и повернулся к Ивтушенко:

– Алексей Анатолиевич, растолкуйте мне эту заметку с точки зрения соцреализма. Желательно с точки зрения Солженицына. Будьте любезны! – и сунул газету в руки Ивтушенко. Бард только-только закусился лучком и потому в ответ промычал лишь что-то нечленораздельное, но газету взял и уставился на указанное Семёном место. Прожевав, Алексей Анатолиевич громко и с чувством прочитал:

– Продаётся дойная корова пятнистой наружности, один рог обломан. Недорого. Обращаться по адресу… Ну, дальше и читать не стоит. С точки зрения соцреализма – это финансовая операция, связанная с передачей частной собственности одного физического лица другому. Я так думаю. С точки зрения Солженицына… Да он такой ерундой никогда и не занимался! Старик, бросай валять дурака и лучше выпей водки, пока она ещё есть. От твоего пива одно лишь расстройство мозгам и желудку, – и вернул газету опешившему Семёну.

– Какая корова? – взвыл Семён. – Какая?!

– Однорогая и дойная, – жуя, обстоятельно пояснил с дальнего конца стола Давыдов, – на предмет молока и мяса. И недорого.

– В целях повышения благосостояния, так сказать. И животноводства, – ехидно посмеиваясь непонятно чему, добавил Витя-художник и налил по следующей.

– Погодите, погодите, – замотал головой Семён, – что-то не то происходит… Витя, а ну-ка теперь ты прочитай, – и отнёс злополучную газету Филиппову, – вот здесь… отсюда.

– Срочный ремонт обуви, – равнодушно сказал Филиппов, глянув на страницу, – качество гарантируется. Улица Большая Лесная, будка восемь. Ну и что? – и откусил от бутерброда.

– Как – что? – взвился Семён Владимирович. – Вы же одно и то же объявление видите по-разному. Не то, что увидел я! Другое!

– Чего? – не понял Витя. – Хочешь сказать, мы уже надрались до того, что и читать разучились? Брось, – встал и хотел было сказать очередной тост, но его остановил один из малоизвестных Семёну мужичков – как оказалось, его звали Сашей – и вежливо попросил газету. Саша обнаружил, что в заколдованном объявлении говорилось и не о корове, и не о ремонте обуви, а сообщалось о разводе некой гражданки Тимирязевой с мужем, находящимся под следствием. Вот так.

Над столом повисло тягостное молчание. Газета пошла по кругу: все с недоумением таращились на невероятное объявление-хамелеон, перечитывая его по очереди так и сяк, даже кверху ногами, но всё равно каждый раз читалось одно и то же. Но у каждого – своё.

– Пора пьянку закруглять, – наконец сделал верный вывод хозяин мастерской. – Допились. Скоро не то что сумасшедшие объявы мерещиться станут, зелёные марсиане на столе появятся. Пятнистой наружности. Запросто. – И налил всем ещё разок. Для снятия стресса.

Выпили молча. Семён Владимирович тоже выпил водки, – а как же иначе, после такого-то, – хорошенько залив её пивом. И как-то разом начал быстро пьянеть, словно чистого спирта вместо пивка хватанул.

– Да-а, – чуть погодя неопределённо протянул Алексей Анатолиевич, нетвёрдой рукой макая лук мимо кучки соли, – надо же… А, кстати, ты-то что прочитал? С тебя же всё началось.

– Да вот, – Семён почесал в затылке, – такая непонятка, что… Эх! – пожал плечами и зачитал то самое объявление. Настоящее.

– Слимп какой-то, – задумчиво сказал никогда не пьянеющий Давыдов, облокотившись о стол и подперев тяжёлую голову обеими руками, – аббревиатура, что ли? Сельский Лепрозорий Имени Мери Поппинс. Несомненно. – И захихикал.

– Что-то там о транспортном заклинании говорилось, – подал голос Ивтушенко, – неужто есть такое?

– Есть, – невнятно согласился Семён Владимирович, язык уже плохо слушался его, заплетался вовсю, – мелким шрифтом напечатано. В самом низу, – и неожиданно икнул.

– Тогда читай его, – чётко и строго приказал Витя, – глядишь, оно вместо такси нас по домам развезёт. Дожились, ёлы-палы, уже заклинания в газетах публиковать начали! Мр-ракобесы, – и затих, неожиданно заснув прямо за столом.

– Эй, погоди! Стой! – всполошился Ивтушенко, но было поздно: Семён Владимирович, послушно кивнув, старательно и, насколько мог членораздельно, икая через слово, произнёс короткую, абсолютно непонятную фразу.

– …твою мать! – это было последнее, что услышал Семён от барда, роняя газету и проваливаясь в зелёную ледяную темноту.

…Испугаться Семён не успел, падение было слишком коротким. Но то ли от холода, то ли от чего другого, а протрезвел он за эти секунды основательно. Точно под ледяным душем постоял.

Зелёный сумрак рассеялся, сменившись обычным, не потусторонним; Семён открыл глаза. И тут же закрыл их. Потому как того, что он увидел, было достаточно, чтобы понять – с ним случилось что-то ужасное. Одно из двух: либо у него началась белка, либо в пиве была какая-то сильная наркота. Ничем иным объяснить происшедшее с ним Семён Владимирович пока не мог, хотя о белой горячке знал только лишь понаслышке, а наркотиками никогда не пользовался, испытывая к ним изначально брезгливое отвращение. Семён потрусил головой, крепко потёр лицо и уши руками, пару раз глубоко вздохнул и снова открыл глаза. Но бредовое видение не исчезло.

Он стоял посреди то ли большого круглого зала, то ли искусно обработанной пещеры – далёкие гладкие стены вокруг него уходили ввысь, где-то в вышине смыкаясь над головой глухим куполом. Стены и сам купол ровно тускнели матовым молочным светом, создавая впечатление пасмурного осеннего дня; по стенам, спиралью снизу вверх, шла какая-то бесконечно длинная надпись, сделанная громадными, в рост человека, чёрными широкими буквами. Буквы были абсолютно непонятными, больше похожими на размытые чернильные кляксы и подтёки, чем на читаемые знаки. Не могло быть таких письмён ни у каких известных Семёну народов! Однако Семён почему-то знал, что это именно буквы, стоило ему лишь разок на них взглянуть. И ничего хорошего в той надписи не было, это Семён тоже понял сразу, хотя и не мог объяснить, откуда взялась у него такая уверенность.