Книга Боги, гробницы, ученые - Курт Церам

class="p1">Пытаясь вырваться на волю, глотнуть свежего воздуха, горожане выбегали на улицу. Здесь они попадали под град лапилли и в ужасе возвращались назад. Но стоило им переступить порог дома, как на них обваливался потолок, погребая их под своими обломками.

Некоторым удавалось отсрочить гибель. Они забивались под лестницы и в галереи, проводя там в предсмертном страхе последние полчаса своей жизни. Потом и туда проникали серные пары…

Сорок восемь часов спустя вновь засияло солнце. Однако и Помпеи, и Геркуланум к тому времени уже перестали существовать. В радиусе 18 километров все было разрушено, поля покрылись лавой и пеплом. Пепел занесло даже в Африку, Сирию и Египет. Теперь над Везувием был виден только тонкий столб дыма и снова голубело небо.

Можно себе представить, какое необычайно важное значение имело это событие для сегодняшнего дня, для науки, занимающейся изучением прошлого.

Прошло почти семнадцать столетий.

Люди другой культуры, других обычаев, но связанные с жертвами катастрофы кровными узами общечеловеческого родства, взяли заступы и откопали то, что так долго покоилось под землей. Это можно сравнить только с чудом воскрешения.

Ушедшему с головой в свою науку и поэтому свободному от эмоций исследователю подобная катастрофа может представиться удивительной «удачей». «Я затрудняюсь назвать более интересное явление…» – простодушно говорит Гёте о гибели Помпеи.

И в самом деле, что может лучше, чем пепел, сохранить, нет, «законсервировать» – это будет точнее – для последующих поколений исследователей целый город таким, каким он был в своих трудовых буднях?

Город умер не обычной смертью – он не успел отцвести и увянуть. Словно по мановению волшебной палочки, застыл он в расцвете своих сил. И законы времени, законы жизни и смерти утратили свою власть над ним.

До того как начались раскопки, был известен только сам факт гибели двух городов во время извержения Везувия. Теперь это трагическое происшествие постепенно вырисовывалось все яснее. Сообщения о нем античных писателей облекались в плоть и кровь. Все более зримым становился ужасающий размах этой катастрофы и ее внезапность. Будничная жизнь оборвалась настолько стремительно, что поросята остались в очагах, а хлеб – в печах.

Какую историю могли бы, например, поведать фрагменты двух скелетов, на ногах которых еще сохранились рабские цепи? Что пережили эти люди, закованные, беспомощные, в те часы, когда кругом все гибло?

Какие муки должна была испытать эта собака, прежде чем околела? Ее нашли под потолком одной из комнат. Прикованная цепью, она поднималась вместе с растущим слоем лапилли, которые проникали в комнату сквозь окна и двери. Поднималась до тех пор, пока наконец не наткнулась на непреодолимую преграду, потолок, тявкнула в последний раз и задохнулась.

Под ударами заступа открывались картины гибели семей, ужасающие людские драмы. Финальную главу известного романа Бульвер-Литтона «Последние дни Помпеи» отнюдь нельзя назвать неправдоподобной.

Некоторых матерей нашли с детьми на руках; пытаясь спасти своих чад, они укрывали их последним куском ткани, но так и погибли вместе.

Иные мужчины и женщины успели схватить свои сокровища и добежать до ворот. Однако здесь их настиг град лапилли, и они погибли, зажав в руках свои драгоценности и деньги.

«Cave canem» («Остерегайся собаки») – гласит мозаичная надпись перед дверью того дома, в котором Бульвер поселил своего Главка. На пороге этого дома погибли две девушки. Они медлили с бегством, пытаясь собрать вещи, а потом бежать было уже поздно.

У Геркулесовых ворот тела погибших лежали чуть ли не вповалку. Груз домашнего скарба, который они тащили, оказался для них непосильным.

В одной из комнат были найдены скелеты женщины и собаки. Внимательное исследование позволило восстановить разыгравшуюся здесь трагедию. В самом деле, почему скелет собаки сохранился полностью, а останки женщины раскиданы по всей комнате? Кто мог их раскидать? Может быть, их растащила собака, в которой под влиянием голода проснулась волчья природа? Возможно, она отсрочила день своей гибели, напав на собственную хозяйку и разодрав ее на куски.

Неподалеку, в другом доме, событиями рокового дня были прерваны поминки. Участники тризны возлежали вокруг стола. Так их и нашли семнадцать столетий спустя. Они оказались участниками собственных похорон.

В одном месте смерть настигла семерых детей, которые играли, ничего не подозревая, в комнате. В другом – тридцать четыре человека и с ними козу – она, очевидно, пыталась, отчаянно звеня колокольчиком, найти спасение в мнимой прочности людского жилища.

Тому, кто слишком медлил с бегством, не помогли ни мужество, ни осмотрительность, ни сила. Был найден скелет человека поистине геркулесовского сложения. Он также оказался не в силах защитить жену и четырнадцатилетнюю дочь, которые бежали впереди него. Все трое так и остались лежать на дороге. Правда, в последнем усилии мужчина, очевидно, сделал еще одну попытку подняться, но, одурманенный ядовитыми парами, медленно опустился на землю, перевернулся на спину и застыл. Засыпавший мужчину пепел как бы снял слепок с его тела. Ученые залили в эту форму гипс и получили скульптурное изображение погибшего помпеянина.

Можно себе представить, какой шум, какой грохот раздавался в засыпанном доме, когда оставленный в нем или отставший от других человек вдруг обнаруживал, что через окна и двери выйти уже нельзя. Он пытался прорубить топором проход в стене, потом, не найдя здесь пути к спасению, принимался за вторую стену. Когда же и тут ему навстречу устремлялся поток, он, обессилев, опускался на пол.

Дома, храм Исиды, амфитеатр – все сохранилось в неприкосновенном виде. В канцеляриях лежали восковые таблички, в библиотеках – свитки папируса, в мастерских – инструменты, в банях – стригилы (скребки). На столах в гостиницах еще стояла посуда и лежали деньги, брошенные в спешке последними посетителями. На стенах харчевен сохранились любовные стишки. Фрески, которые были, по словам Венути, «прекраснее творений Рафаэля», украшали стены вилл.

Перед этим богатством открытий очутился теперь образованный человек восемнадцатого столетия. Родившийся после Ренессанса, он был подготовлен к восприятию всех красот Античности. Но как сын того века, в котором уже угадывалась грядущая сила точных наук, он предпочитал эстетической созерцательности изучение фактов. Объединить оба этих воззрения мог только знаток и поклонник античного искусства, владеющий в то же время методами научного исследования и научной критики.

Когда в Помпеях раздались первые удары заступа, человек, для которого эта задача станет делом жизни, проживал вблизи Дрездена, состоя в должности графского библиотекаря. Ему было тридцать лет, и он не совершил еще ничего значительного. Двадцать один год спустя не кто иной, как Готхольд Эфраим Лессинг, получив известие о его смерти, писал: «За последнее время это уже второй писатель,