Книга Страна за горизонтом - Леонид Спивак

аккуратно, как торт». Герои рассказа О. Генри «Деловые люди» воспринимают Нью-Йорк как десертное блюдо, которое «уже выложено на тарелочку».

«Нью-Йорк населяют четыре миллиона таинственных чужестранцев, – сообщал О. Генри. – Они попали сюда разными путями и по разным причинам: Генри Гудзон, школы живописи, овощные рынки, аист, ежегодный съезд портных, Пенсильванская железная дорога, жажда наживы, сцена, дешевый экскурсионный тариф, мозги, брачная газета, тяжелые ботинки, честолюбие, товарные поезда – все это принимало участие в создании населения Нью-Йорка».

Причудливым семантическим образом переплетались пейзажи Вавилона-на-Гудзоне у американского и русских рассказчиков. Из гостиницы «Шелтон» Илья Ильф отправил в Москву письмо жене: «Этот город я полюбил. Его можно полюбить, хотя он чересчур большой, чересчур грязный, чересчур богатый и чересчур бедный. Все здесь громадно; всего много. Даже устрицы чересчур большие. Как котлеты».

В той же гостинице «Шелтон» тремя этажами выше обитает одна из самых богемных пар страны: Альфред Стиглиц и Джорджия О’Кифф. О существовании друг друга русские и американские постояльцы отеля никогда не узнали, разве что встретились в бронзово-зеркальном лифте, где джентльменам было положено снимать шляпы в присутствии дамы.

В 1905 году Альфред Стиглиц открыл небольшую галерею «291», названную по номеру дома на Пятой авеню. Здесь впервые в Новом Свете выставлялись полускандальные модернистские произведения из Парижа – Сезанн, Матисс, Пикассо (даже музей Метрополитен отказывался их принять). Сам Стиглиц был пионером американской художественной фотографии и нью-йоркского пейзажа. Особенно известен его фотоцикл, посвященный первому небоскребу «Флэтайрон» («Утюг») на скосе Бродвея и Пятой авеню. «“Утюг” поразил меня, – писал Стиглиц. – Он словно бы двигался в мою сторону, точно нос громадного океанского парохода – картина новой Америки в процессе созидания».

А. Стиглиц «Центральный вокзал»

Таким же видением в 1916 году вошла в его жизнь Джорджия О’Кифф, искавшая свои выразительные образы среди вершин и ущелий Манхэттена. Стиглиц ввел молодую художницу в мир нью-йоркской богемы; за те десятилетия, что они были вместе, он сделал несколько сотен ее снимков. Когда союз распался, О’Кифф отправилась на американский Запад и открыла миру самую экзотическую часть страны.

«В других городах вы можете странствовать или жить чужаком сколько вам угодно, – писал О. Генри. – Но в Нью-Йорке вы должны быть или ньюйоркцем, или варваром, вторгшимся в эту современную Трою и прячущимся в деревянном коне своего надутого провинциализма».

В русской душе Нью-Йорк-Сити порождал всю гамму эмоций, от любви до ненависти. У Маяковского этот маятник чувств особенно заметен, начиная от хрестоматийного «Я в восторге от Нью-Йорка города» до рецепта теракта: «Под Волстрит тоннель-сабвей, а если набить его динамитом и пустить на воздух к чертям свинячим…»

И все же «столице мира» присущ частный характер, что подчеркивает его топография. В Манхэттене, который издали, по ту сторону Гудзона, напоминает друзу разрывающих горизонт острых кристаллов, нет ни одной городской площади в понимании европейском. Их функции взял на себя Центральный парк, заложенный в 1858 году и ставший любимым персонажем городской саги. У многих поколений, населявших Метрополис, возникли свои, личностные отношения с романтическими аллеями, прудами и открытыми зелеными пространствами острова.

Сегодня с трудом верится, что парк был гигантским рукотворным проектом на камнях и болоте великого мечтателя Фредерика Ло Олмстеда, пейзажного архитектора и философа. На площади, где вполне могли бы разместиться два княжества Монако, проложили километры дренажных систем и завезли плодородную землю из штата за рекой, прорыли искусственные водоемы и взорвали скальные породы – на все это «на диком севере» Манхэттена ушло больше пороха, чем при Геттисберге, крупнейшем сражении Гражданской войны в США. В 1905 году Константин Бальмонт высказался о Сентрал-парке вполне в духе О. Генри: «…в нем нет помпы и блеска хвалебной оды, но есть светлая лирика, есть нежность элегии».

Нью-Йорк, как и Москва, огромный странноприимный дом, в который попадали провинциалы и эмигранты, становились здесь своими, обживали Большое яблоко искушения, раздора и познания. Городские новеллы О. Генри с их лирическим юмором, невероятными жизненными поворотами, смешением возвышенного и комического и непреходящей верой в счастливый конец затронули души читателей. Нечто похожее случилось в советской стране, когда на полвека любимым фильмом стала новогодняя сказка с огенриевским сюжетом и названием «Ирония судьбы».

Судьба на прощанье одарила писателя грустной шуткой, совсем в его стиле. Отпевание обнищавшего и рано ушедшего О. Генри состоялось в церкви Преображения, которую коренные ньюйоркцы и сам писатель называли «Маленькой церковью за углом» (за углом от Пятой авеню). Во время скромной панихиды в храм ввалилась веселая свадьба. Радостные жених и невеста с родителями и друзьями не сразу поняли, что их звонкому счастью придется немного подождать на паперти.

Фантазии Скенектеди

Прожив почти месяц в великом американском городе, Ильф и Петров услышали сакраментальную фразу, которую наверняка слышал каждый из приезжавших в Соединенные Штаты: «Нью-Йорк – это вовсе не Америка. Нью-Йорк – это только мост между Европой и Америкой. Вы все еще находитесь на мосту».

Писатели, купив в кредит (на собственные гонорары и выделенные советским издательством деньги) недорогой экономичный «форд», отправляются на поиски подлинной Америки. Континент расстилается чистым листом – кому из начинающих большое автомобильное путешествие не знакомо это волнующее чувство?

Помимо самих авторов, в трансконтинентальном вояже участвует супружеская пара Адамсов, с которой они познакомились в Нью-Йорке. Ильф и Петров поведали о своих тяготах в поиске компаньонов:

«В самом деле, нам нужен был человек, который:

умеет отлично вести машину,

отлично знает Америку, чтобы показать ее нам как следует, хорошо говорит по-английски,

хорошо говорит по-русски,

обладает достаточным культурным развитием,

имеет хороший характер, иначе может испортить все путешествие, и не любит зарабатывать деньги…

Таким образом, фактически нам требовалось идеальное существо, роза без шипов, ангел без крыльев, нам нужен был какой-то сложный гибрид: гидо-шоферо-переводчико-бессребреник».

Миссис Адамс, Бекки, выступившая в роли шофера, само воплощение американского здравого смысла: обязательная и дисциплинированная в жизни, строгая и ответственная в пути, «идеальная спутница в дороге». Образ мистера Адамса, смешного рассеянного толстяка, то и дело попадающего в нелепые дорожные ситуации, выдает симпатии авторов. Он нечто среднее между мистером Пиквиком и Санчо Пан-сой, но либеральных взглядов западного интеллигента.

Путешествие по американской карте происходило против часовой стрелки. Именно всесведущий мистер Адамс, о котором речь пойдет ниже, предложил писателям отправиться следующим маршрутом: Нью-Йорк, Чикаго, Канзас, Оклахома, Санта-Фе, Лас-Вегас, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сан-Диего, Сан-Антонио, Новый Орлеан и столицу США – Вашингтон.

В октябре 1935 года началось большое литературное путешествие. «Красный осенний пейзаж раскрывался по обе стороны дороги. Листва была раскалена, и когда уже казалось, что ничего на свете не может быть краснее, показывалась еще одна роща неистово красного индейского цвета. Это не был убор подмосковного леса, к которому привыкли наши глаза, где есть и