Книга Любовь и расчет - Ракель Арбетета

горячей жидкостью, разливавшейся узором вокруг нее. Кровь заполнила собой все: зрение, запахи, осязание.

Даже в воздухе повис металлический привкус.

– Хоуп! – воскликнула ее мать.

Выстреливший мужчина не успел среагировать. Только когда один из его спутников схватил его за воротник рубашки и дернул, ему удалось сдвинуться с места и побежать к двери.

– Мы еще вернемся, если виконт не заплатит! – крикнул он напоследок.

Это угроза уже ничего не значила. Женщины в зале проигнорировали ее. Старшая, все еще рыдая, опустилась на колени рядом с дочерью, судорожно водя глазами из стороны в сторону: от двери – к девочке, от жемчужин на полу – к крови, которая их залила. Дрожащими руками она провела по лицу Хоуп, а затем по своему, мокрому от слез и пота.

– Ну откуда такое упрямство, Хоуп? Глупая, глупая, глупая девчонка!

Ее маленькая дочка не могла говорить. Пуля в левой ноге пронзала все ее тело болью, словно расплавленная сталь разливалась по ее мышцам, сломанной кости, смешивалась с ее кровью.

Хоуп не кричала, потому что ее нога уже делала это за нее.

Красная жидкость, казалось, покидала ее, как покидало все, что она знала в своей жизни: отец, мать, друзья, деньги… Ее шансы влюбиться… Даже ее любовь к себе, чувство, которым она была обязана своему достоинству, осознанию того, что она чего-то стоит. Ее надежды. Все, что существовало для нее прежде, утекало вместе с кровью.

И как бы ни залечили ей кровоточащую рану, Хоуп знала, что потеряла все это навсегда.

Глава 1

Лондон, 1844 г.

Хоуп еще раз оглядела великолепный зал, заполненный танцующими парами, и вздохнула. Эти балы заставляли ее чувствовать себя еще более несчастной, и, едва ступив туда ногой (неважно, металлической или той, что из плоти и крови), она тут же жаждала вернуться домой, несмотря на то что именно этот самый дом и был причиной, по которой она, скрепя сердце, соглашалась сопровождать свою кузину Аннабель на бесконечных светских вечерах.

Она хотела сбежать из собственного дома. Она хотела улететь от этих ледяных стен, от презрения матери, отсутствия отца и беспечности брата, слишком юного, чтобы разбираться в семейных проблемах.

Она хотела улететь, но металлическая нога была слишком тяжелым грузом.

К ним подошел муж ее кузины и протянул руку своей молодой жене, намереваясь пригласить ее на танец. Аннабель на мгновение обернулась к Хоуп, которая, в свою очередь, слабо улыбнулась ей в знак понимания.

– Не волнуйся, Аннабель. Потанцуй за меня.

Хоуп не ненавидела ее. Она ей завидовала. Это было бесконечно хуже. Хоуп нравилось смотреть, как ее кузина кружится, и представлять себя на ее месте. Что это она красива и желанна, что на ней не серое платье, заношенное почти до дыр, а красивое, новое, из дорогого шелка, что она замужем и находится вдали от страданий пустого, бедного дома. Бедного, хотя она и притворялась, что это не так. Церковь говорит, что ложь – это грех, но не упоминает о том, что делать, если за последние десять лет собственный дом стал одним большим притворством.

Она снова вздохнула, начала приподниматься с кресла, чтобы сбежать от шумной толпы в тишину сада. Никто не будет возражать, если она пойдет без сопровождения.

И тут она почувствовала, что петля чулка развязалась и медленно сползает, угрожая запутаться в лодыжке левой ноги. Хотя от колена вниз Хоуп ничего и не ощущала (ведь там не было кожи), она почувствовала, как кончики полоски ткани трутся о ее бедро в знак молчаливого предупреждения.

У нее не было собственной горничной. Они с матерью пользовались услугами Лили, племянницы Глэдис, так что ей приходилось одеваться практически в одиночку. Даже удивительно, что платье не расстегнулось при первом же ее шаге, а корсет не развязался в разгар вечеринки.

Она встала, на этот раз аккуратнее, и мелкими шажками направилась к открытым дверям гостиной. Она старалась держаться вплотную к стене, чтобы слиться с цветастыми обоями. Казалось, никто и не заметил ее ухода, и в кои-то веки она была рада быть невидимкой.

Она направилась к туалетному столику, молясь, чтобы лента выдержала и чулок не свалился. Она могла споткнуться или ковылять еще больше, чем обычно. Нога, как и все в ее облике, свидетельствовала не о лучшей жизни. Ее мать использовала окровавленный жемчуг из разорванного ожерелья, чтобы оплатить ей первый протез, а когда Хоуп подросла, семья заложила небольшие ценности, чтобы оплатить самые простые, недорогие, иногда даже подержанные модели. Найти подходящую ногу было непросто, потому что леди редко нуждались в таких деталях гардероба. Обычно протезы требовались мужчинам (в основном военным), а позволить себе изготовить его на заказ семья виконта не могла. Они стоили слишком дорого, а лорд и леди Лоури ясно дали понять Хоуп, что она столько не стоит.

И все же Беатрис Мод была полна решимости бросить ее, несуразно одетую, неуклюжую, на растерзание волкам лондонского общества в надежде, что ей удастся случайно очаровать какого-нибудь простофилю, который оплатит долги ее отца и вернет их семью на законное место в обществе. «Для такой жалкой, далекой от религии женщины моя мать слишком сильно верит в чудеса», – подумала Хоуп.

Кому нужна некрасивая калека без единого шиллинга в кармане?

* * *

Наконец Хоуп добралась до туалетной комнаты. Не успела она войти, как услышала смех по другую сторону двери. Она чуть было не передумала заходить, ведь знала, что если даже сейчас смеются и не на ее счет, то скоро точно будут. Она повернула золотую металлическую ручку и перевела дыхание, чтобы собраться с силами и молча встретить привычное ей презрение.

Но когда она распахнула дверь, то обнаружила, что в этот раз смеются не над ней.

– Это изобретение фирмы моего кузена, Кайдена Даггера! Это последний писк! – воскликнула молодая женщина с легким французским акцентом.

В ее голосе не было злости, только досада, отчего две дамы перед ней рассмеялись еще сильнее, безуспешно пряча свои злые улыбки за веерами.

– И, помимо того, что они удобные, – добавила она, – они еще и прекрасно смотрятся!

Ей было около восемнадцати, и ее белокурые, более темные и густые, чем у Аннабель, волосы блестели под огнями ламп, словно розмариновый мед. И хотя они были убраны в модную тугую прическу, обрамленную локонами по обеим сторонам и украшенную бантами и жемчугом, волосы выглядели невероятно объемными. Такой объем был у незнакомки во всем. Корсет подчеркивал немыслимо узкую талию на весьма пышном силуэте, к тому же девушка была совсем небольшой. Хоуп тоже не отличалась высоким ростом, но, должно быть, была как минимум на полголовы выше нее.

Молодую женщину, похоже, не смущал ее миниатюрный рост. Она орудовала розовой, в цвет ее платья, туфелькой как оружием. Хоуп не