Книга Зов сердца - Дженнифер Блейк

Человек, лежавший на полу, со времени своего приезда месяц назад привлекал к себе внимание гораздо больше, чем обычно Дворянин из знатного семейства, он был любимцем при дворе Людовика XIV, хотя пользовался репутацией мота, игрока и известного распутника. Ходили слухи, что он чем-то не угодил королевской фаворитке Помпадур. В результате появился королевский указ о заточении его без суда и следствия. Он исчез в Бастилии, парижской тюрьме для политических заключенных, но женщины так настойчиво осаждали тюрьму, что для сохранения спокойствия его предпочли выслать.

Его приняли не как человека, находящегося в опале. Смуглый, как пират, с красным лицом, плечами фехтовальщика и изяществом придворного, он завоевал расположение маркизы де Водрей-Каваньяль, супруги губернатора Луизианы. Следовательно, его совсем недавно очень привечали в резиденции губернатора Остроты, которые он ронял, повторяли повсюду. Мальчишки бегали за ним, когда он важно шел по улицам, а юноши города взяли за правило пудрить и завивать свои парики точно так же, как он, и завязывать подвязки такими бантами, какие нравились ему.

Теперь это все не имело значения. Он истекал кровью.

Сирен очнулась, увидев розоватую воду, капавшую с волос, и поняла, что ей надо делать. Она осмотрела его голову, осторожно ощупывая пальцами роскошную копну мокрых спутанных кудрей. Над ухом обнаружилась большая шишка. Кожа была рассечена, оттуда сочилась кровь, но череп, похоже, не был поврежден. Однако лицо оставалось землисто-серым, а вокруг рта легла белая полоса.

Скорее поспешно, чем осторожно она стянула с него камзол, отвлекшись только на то, чтобы быстро и с сожалением потрогать серебряные украшения на лацканах, прежде чем отложить его в сторону. Когда она отбросила его, раздался глухой звон. Причина выяснилась быстро. Это был кожаный кошелек с монограммой, набитый монетами, и большие часы — «луковица» в золотом футляре с драгоценными камнями. То, что Лемонье не ограбили, было удивительно, невероятно. Она ломала над этим голову, пока расстегивала на нем жилет и стаскивала сначала с одной, потом с другой руки, прежде чем снять через голову рубашку. Но, видимо, он то ли успел нажить врагов с того дня, как прибыл в колонию, то ли забрел не в ту спальню, поскольку его ударили ножом.

Рана была ужасной, удар нанесен жестокий. Лезвие, однако, застряло, потому что нож сломался, угодив в ребро, и так и остался торчать там. Рана была косая, рваный порез тянулся от спины к боку, как будто нападавший ударил сзади в тот момент, когда Лемонье обернулся, чтобы схватиться с ним. Придворному повесе крупно повезло, или же он был проворен как бродячий парижский кот, потому что по всем правилам он должен был бы умереть.

Сделав прокладку из одной тряпки, она переложила Лемонье на бок, повернув его к себе. Держа в руке прокладку, она ухватилась за сломанную часть лезвия ножа, торчавшего в спине, сжала и потянула. Лемонье судорожно дернулся, из его губ вырвался вздох. Кровь вспучилась вокруг лезвия, но оно все так же прочно сидело в ребре. Она достала другую тряпку и туго обернула вокруг лезвия, чтобы остановить кровотечение. Сильно нажав, потянула еще раз.

Нож выскочил. Сирен от неожиданности покачнулась назад на поджатые под себя ноги. Она не успела обрести равновесие и съехала вбок, когда Лемонье подтянулся на локте и набросился на нее. У нее перехватило дыхание под тяжестью его тела, прижавшего ее к доскам. Сильная рука схватила ее запястье, стиснув его так, что окровавленное лезвие выпало из онемевших пальцев и звякнуло об пол. Прежде чем она сумела крикнуть, запротестовать, жесткое ребро руки нажало ей на горло, перекрыв воздух, и в глазах от боли ярко вспыхнуло.

— Убийца необычайной красоты, — сказал Лемонье напряженным голосом, сдерживая дыхание, как будто оно причиняло боль. — Попробуете еще раз?

Сирен посмотрела на него снизу вверх недоверчиво. Он был без сознания, она знала точно. Как же получилось, что в одно мгновение он сумел прийти в себя и стал так опасен? Это безошибочно читалось на его лице, в ледяных серых глазах, ясно виделось в твердой линии четко очерченных губ. Это подействовало на нее отрезвляюще, она насторожилась и одновременно разозлилась.

— Жаль, — сказала она сиплым сдавленным голосом, но все же ядовито, — что я не дала вам утонуть.

Рене удивился, различив гнев в ее хриплом голосе и вспыхнувшем лице, искреннее негодование, сверкнувшее огнем в ее глубоких золотисто-карих глазах. Казалось, туман рассеялся у него в голове, и он понял, что не только наполовину раздет, но и промок до нитки. Вода капала с его волос, увлажняя тонкую рубашку на девушке, лежавшей под ним. Он, впрочем, не мог оценить по достоинству ее прелести. Вместе с водой что-то горячее стекало по ребрам за пояс, и это была, как он понял, его собственная кровь.

Ясность мысли длилась лишь мгновение. Туман снова стал сгущаться, сопровождаемый ужасом мутящей слабости. Он едва успел убрать руку с горла девушки. Голова у него словно отяжелела. Он клонил ее все ниже, пока она не опустилась на влажное и теплое возвышение ее груди. Он закрыл глаза. Тихим и бесконечно усталым голосом он произнес: «Я, кажется, ошибся. Смиренно прошу …»

Он не закончил фразу, хотя Сирен казалось, что его губы все еще шептали извинения. Минуту она лежала неподвижно, пытаясь разобраться в обуревавших ее чувствах жалости и гнева, восхищения, разочарования, презрения и чего-то еще, что было связано с настоящей мужской силой, которую она ощутила в этом человеке в то короткое мгновение, когда находилась в его власти.

Но на ее юбку сочилась кровь. Вскрикнув от раздражения и тревоги, она отпихнула его от себя, снова нашла свои сложенные тряпки, наложила на его рану и крепко прижала, оглядываясь в поисках полотна, чтобы закрепить повязку.

Лодка накренилась — верный признак, что кто-то ступил на борт. Сирен замерла от внезапно накатившего необъяснимого страха, когда чья-то тень легла на палубу перед дверью. У нее мелькнула мысль о тех двоих, что пытались убить Лемонье.

Человек вошел в каюту, остановился и смачно выругался.

— Гастон, — воскликнула она, — давно пора!

— Во имя всех святых, чем это ты занимаешься? Режешь кого-нибудь?

Самый младший из Бретонов подошел ближе — широкоплечий юноша не выше среднего роста, буйно вьющиеся каштановые волосы стянуты на затылке, открывая золотую серьгу в форме обруча, которую он носил только в левом ухе — из правого такое украшение вырвало бы отдачей при стрельбе из мушкета. Его кожа была медно-красного оттенка — свидетельство рождения от матери-индеанки, а глаза ярко-голубыми. Он бросил на нее укоризненный и в то же время понимающий взгляд.

— Я хотела выловить камзол, — коротко объяснила Сирен, потом кивнула на тряпку под рукой. — Иди, подержи ее, пока я наложу повязку.

— Ты плавала за ним? С ума сошла, что ли?

— На камзоле были серебряные галуны.

— A-a.

Объяснение было исчерпывающим. Гастон опустился рядом с ней на колени, чтобы помочь. Он сказал покорным тоном: «Отец и дядя Пьер изрежут меня на мелкие кусочки.»