Книга Побег на Памир - Алекс Войтенко

отца. Как я понял из ее слов, отец женился против воли родителей, и потому невестку, мою мать, не слишком воспринимали в доме родителей отца и других родственников. Впрочем, как и меня. С другой стороны, я и сам, хоть и знал местные обычаи, в совершенстве владел узбекским и немного таджикским языком, больше относил себя именно к русскому народу. Да и мои друзья, тоже в основном были русскими. До сих пор помню их немалое удивление, когда они узнали о том, что моя национальность — Узбек. Дело в том, что в нашем классе, было двое Назаровых. Кроме меня учился и мой, можно сказать однофамилец Сашка Назаров. Типичный русак, которого ни за что не назовешь как-то иначе. К тому же Руслан тоже, совсем не узбекское имя, и потому по всем раскладам меня принимали за русского. Да и в нашем районе, хоть и встречались узбеки, но больше обрусевшие. Кстати сейчас многие узбекские семьи, старались так сказать «обрусеть». Возможно причиной того был социалистический строй, или находилися, какие-то другие мотивы для этого. Но я знал много семей, в которых, например глава семьи представлялся как Валентин Алексеевич, хотя настоящее его имя звучало как Вали Алиевич. Нашу соседку я всегда называл тетя Зина, хотя по паспорту она была Зейнаб. Трех дочерей и сына, они тоже называли русскими именами, а глава семьи сразу попросил называть себя дядя Аркадий, хотя настоящее имя, как я узнал много позже, звучало как Ариф. Все это было неудивительно и воспринималось как должное. Хотя в колхозах и кишлаках, куда мы частенько выезжали в начале осени на сбор хлопка, редко можно было встретить узбека с русским именем. А если кто-то переиначивал его на русский лад, то его старались мягко поправить, или выдавали сокращенную версию имени, но тем не менее именно в узбекском звучании. И очень обижались, если их называли как-то иначе.

Родственники, конечно, появились на похоронах отца, но после того, как мать заявила о том, что хоронить отца будет по своим обычаям, тут же разбежались по сторонам. По большому счету, неправы, как мне кажется, были все. И мать, и родные со стороны отца. Ладно бы сохранилось его тело, вопрос другой. Узбеки хоронят своих усопших несколько иначе, чем европейцы. И поэтому я прекрасно понимаю их позицию. У узбеков не принято класть покойника в гроб. Его просто оборачивают тканью — Саваном, и в специальном катафалке, несут до места погребения на плечах мужчин, причем легким бегом, и постоянно сменяя друг друга. При этом похоронить должны в день смерти и до заката солнца. Разумеется, если кладбище находится далеко, часть путь проделывается на транспорте. Но как минимум пару тройку километров от дома, и столько же перед кладбищем, катафалк проделывает на плечах мужчин. Никого из женщин на кладбище при похоронах не допускают. Женщины прощаются с усопшим на выходе из дома. Вдобавок ко всему, могила тоже выкапывается иначе, чем у русских. Вначале, роется не очень глубокая яма. На определенной глубине, где-то ококоло ста двадцати сантиметров, отрывается боковая ниша, в которую и укладывается покойный. После чего эта ниша прикрывается сбитым деревянным щитом, поставленным под наклоном, и могила закапывается.

Но здесь от отца остался лишь пепел, взятый в кабине грузовика. Причем далеко не факт, что этот пепел принадлежал отцу. Та же милиция, вполне допускает тот факт, что отца убили и закопали где-то в другом месте, а машину сожгли. Но мать уперлась в своем норове, и буквально разогнала всех родственников отца. Впрочем, как я понял они не особенно, и навязывали свою помощь.

А после похорон, она просто сошла с ума. Ей было наплевать на себя, на меня, да и собственно на всех окружающих. Она просто покупала очередную бутылку водки, вина или какого-то дешевого пойла, взятого неизвестно где и у кого, приносила ее домой, выпивала ее и засыпала там где придется. Первое время, я еще как-то пытался ухаживать за ней. Старался переложить ее на диван, подтереть лужу на полу. Однажды вызвал неотложку, и заплатив врачам, упросил прокапать ее, чтобы вывести из запоя. Но стоило ей только прийти в себя, как она тут же подхватила деньги и умчалась за очередной бутылкой пойла. Прекрасно понимая, что в итоге она пропьет все, до чего дотянется, я собрал в доме все наличные, добавил к ним все золото, что когда-то приобретал отец, по какому-то наитию, добавил ко всему этому свои документы. Паспорт сейчас получают на шестнадцатилетие, поэтому в шкатулку ушло свидетельство о рождении, и все собранные справки касающиеся меня и оставшиеся после отца. От отцовских накоплений на автомобиль, мне удалось урвать чуть больше двух тысяч рублей, хотя я точно знал, что сумма, имеющаяся в доме, приближалась к четырем тысячам. Что-то было еще на сберкнижке, но по советским законам мать или я как возможный наследник, могли, снять со счета деньги, только через полгода после его смерти, и то если не объявятся другие претенденты на наследство.

Золото принадлежало, конечно, матери, но увидев однажды, как она утащила свою новенькую кофточку, и вернулась без нее, но с бутылкой, понял, что скоро доберутся и до него. Поэтому я забрал и его. Сложив все отложенное в деревянную шкатулку, в которой всегда лежали мамины драгоценности, и иногда деньги. Я обмотал ее синей пластиковой изолентой, и поднявшись на чердак нашего дома, спрятал коробочку под слой утеплителя из керамзита, в самом дальнем углу чердака.

Я прекрасно понимал, что все это добром не кончится. И рано или поздно, мать либо заберут санитары, и отправят на принудительное лечение, либо она выпьет что-то не то и отравится. Несколько раз, пытался связаться с родственниками, но мне прямо отвечали, что не забыли о словах матери в день похорон отца, и потому нечего названивать, никакой помощи мне не окажут. И самое паршивое во всем этом, было то, что мне было всего около шестнадцати лет. Другими словами, стоит матери исчезнуть из моей жизни. Неважно в психбольницу, или морг, меня тут же заберут в Детский дом. Советские законы, такие, что я при всем желании не смогу продолжать жить в своей квартире, без опеки взрослых. Поэтому до совершеннолетия, мне придется отправиться в сиротский приют, а это означало, что от всего того, к чему я привык не останется ничего. Квартира и все имеющиеся в ней вещи уйдут новому квартиросъемщику, и хорошо если мне перепадет хоть какая-то компенсация за все это. А скорее