Книга Опасный попутчик - Сергей Иванович Зверев

негромко произнес он, ибо такое не для посторонних ушей. — Кто-то засек наблюдение. И грохнул этого сапожника.

— Скорняка, — поправил я.

— Да мне все одно! Главное, теперь не он шкуры дырявит, а его шкура пропорота.

— Думаешь, эмиссар постарался?

— Скорее всего… Могли, конечно, и свои. Или ревнивый муж какой-нибудь. Но мне кажется, все же его нашампурил какой-нибудь шустрый Д’Артаньян.

— А чего сразу убивать? — недоумевал я. — Ну срисовал наблюдение. Понял, что контакт под колпаком. Собери вещички и дуй себе до города Парижа. Зачем привлекать лишнее внимание и рисковать?

— Значит, боялся, что шкурника скорняка возьмут. И он запоет какую-то арию, какую нам слышать не надобно… И вон еще.

Кречетов провел меня в крошечную вторую комнату. На полу доски были вскрыты. Под ними был тайник — небольшой, как раз чтобы хранить бумаги и оружие. Оружие — «маузер», «беретта» и несколько пачек патронов — осталось на месте. А вот бумаги и деньги если и были, то исчезли.

Вспыхнула молния… Тьфу, какая молния. Всего лишь магниевая вспышка. Эксперт фотографировал место происшествия.

— Орудие убийства можете определить? — спросил я старомодного судебного медика с бородкой.

— Холодное оружие, — произнес медик, поднимаясь и играя пальцами в резиновых перчатках, будто собирался на месте препарировать тело. — Но не нож. На шило похоже, только очень толстое. Удар нанесен, когда жертва пребывала, скорее всего, в расслабленности и такой подлости не ждала. Удар хорошо поставленный. И очень точный. Тут такой узел, при ранении человек моментально теряет возможность двигаться и даже закричать. Болевой шок.

— Били профессионально?

— Еще как, — с уважением произнес эксперт. — Шило вообще инструмент сложный в употреблении. В большинстве случаев так в тело войдет, что человек и не побеспокоится, пока внутри кровью не начнет истекать. А отключить им сразу очень тяжело. Но, обладая навыками, можно, притом очень надежно.

Вот интересно. Бой на ножах есть, даже в армии ему обучают в некоторых особо хитрых подразделениях, вроде пластунских. А где обучают бою с использованием шила? Даже хмыкнул, представив такую программу обучения.

И где нам искать этого специалиста «шилового боя»? Город больше полумиллиона человек. Транспортный центр. Народу приезжает и уезжает масса.

Пока я рассматривал место происшествия и беседовал со специалистами, Кречетов куда-то исчез. Вскоре вернулся. Поманив меня снова вдаль от посторонних ушей, порадовал новостью:

— Разведчики видели, что некто крутился на улице около дома.

— Внешность?

— Не рассмотрели в подробностях. Только фигура. Солидная такая. На медведя похож. Ну прям вылитый ты.

— Тогда похож на бегемота, — хмыкнул я.

И задумался на миг, засмотревшись на криминалиста, который как раз снимал фотоаппаратом отпечаток ботинка. Снова вспыхнул магний.

Убийца наступил в кровь. И около тайника как раз отпечаталась подошва размера так сорок четвертого. Солидная подошва. Вполне мог оставить след тот самый «бегемот».

— Неосторожно он, — отметил я. — Вань, на рисунок подошвы посмотри.

— Рисунок как рисунок.

— Встречал такой. Ботиночки «нариман». Мечта нэпмана. Дорогие, зараза.

— Точно, — подтвердил подошедший к нам криминалист. — Ботиночек московской обувной фабрики, фасон в простонародье называется «нариман». Рисунок соответствует. Щеголь. Даже галоши не надел по погоде.

— Понятно. Ботиночки со скрипом… И что это нам дает? — поинтересовался Кречетов.

— Ваня, ты подумай. Щеголь. В редкой обуви. Похож на бегемота. Покинет город в ближайшее время. Поездом, скорее всего. Вот и выставимся по маршруту его отхода…

Глава 3

— Отпусти, мусор! Я не виновный! — послышался истошный вопль.

В чем дело? А, понятно. У рассеянного гражданина ненароком из кармана тиснули портмоне. И теперь бдительный милиционер крепко держал мелкого шкета, который отчаянно вырывался, дико орал и призывал к пролетарской справедливости.

Народ возбужденно галдел, проклинал наглого карманника или, наоборот, требовал отпустить невинное дитятко. Дело обыденное. Тут вам не художественный театр и не дворянское собрание с чинной публикой. Тут вам железнодорожный вокзал — сосредоточение самых бурных страстей, самых потаенных надежд, планов, а еще концентрация философии жизни и движения.

Эх, Россия-матушка. Ты не только бескрайние поля, леса и заводские трубы в городах. Ты в не меньшей степени железная дорога, которая связывает самые отдаленные земли и которая не замирала ни на миг даже в самые тяжелые периоды Гражданской войны. Военные эшелоны исправно несли мимо полей сражений уголь, зерно. А заодно и население, шарахающееся по всей стране в поисках лучшей доли.

А вокзалы — это такие опорные столбы железной сети. Время не слишком властно над ними. Они становятся с годами лучше или хуже, но никогда не меняются кардинально. Вечные сутолока и многолюдье, кажется, угнездились в них до конца времен. Или до конца самой железной дороги, когда человечество полностью перейдет на более совершенные виды транспорта, например, на дирижабли.

Толкотня — это палка о двух концах. С одной стороны, можно затеряться и не отсвечивать, незаметно осматриваться и приглядывать. С другой — в такой толкучке легко не заметить объект.

— Раз, два, левой! — браво восклицал красный командир.

По перрону толпой, отдаленно напоминающей строй, прошествовала к теплушкам военного эшелона команда РККА. Она легко рассекала гражданскую толпу, как ледокол весенний лед.

— Четче шаг! Выше ногу!

Это едет пополнение в территориальные дивизии на сборы. Аж ностальгическую слезу выжали. Лагеря, стрельбы. Эх, вот это жизнь!

Крутятся по огромному, гулкому, со сводами, напоминающему готический собор помещению вокзала беспризорники, шуруют по платформам. Их в связи с продовольственными затруднениями расплодилось невероятное количество. А еще мельтешат толпы крестьян, куда-то вечно движущихся за призраком сытой беззаботной жизни. Еще недавно, когда голод гнал их из села, на вокзалах и станциях стояли заслоны из комсомольско-партийного актива и сотрудников ОГПУ, заворачивали бегунков назад, на колхозные поля. Вынужденная мера, ведь понятно было всем: если сорвать сев и уборку урожая, то голод сожрет страну. Ничего, справились. Ситуация выправилась. Драконовские меры отменили. По сравнению даже с серединой текущего года количество беспризорников, крестьян и бродяг сильно поубавилось…

Это искусство — оглядываться внимательно и чутко, да еще так, чтобы все считали, что ты просто рассеянно скользишь взором. Если объект заметит внимание к его порочной персоне, ощутит проткнувший его острый чужой взор — тогда последствия могут быть самые непредсказуемые. А лихая перестрелка на городском вокзале вряд ли украсит мое личное дело. Мне же еще большую карьеру делать.

Впрочем, об этом пока рано думать. Сколько ни оглядываюсь окрест себя, кроме железнодорожных воришек и бродяг, никого, заслуживающего моего чекистского внимания, не нахожу.

Я покрутился около вокзального буфета, который работал, несмотря на продзатруднения. Правда, ассортимент уже не тот, как бывало в разгар НЭПа — тогда здесь выставлялись и