Книга Мы мертвые - Майк Шэкл

и так непохожи на нее во всех отношениях.

— Итак, вы можете себе представить, насколько неловкой это делает ситуацию для всех нас. — Он сделал паузу, перетасовал еще несколько листов бумаги. — И для меня.

— Да, сэр. — Тиннстра знала, что сейчас произойдет. Пусть это закончится. Просто произнеси эти слова. Пожалуйста. Нож ждал. Она все еще могла избавить отца от позора.

Харка пожевал губами, как будто ему не нравился вкус того, что он собирался сказать. Тиннстра не могла его винить:

— Это нормально — бояться. Все такие. Это делает нас людьми. Но обучение здесь, в Котеге, должно было помочь вам преодолеть свой страх.

— Да, сэр.

— Технически, вы одна из наших лучших кадетов — с мечом и в шуликане. — Он ущипнул себя за переносицу. — Но бесполезно мастерски владеть приемами, если вы слишком напуганы, чтобы сразиться с настоящим противником.

— Да, сэр. — Во имя всех Четырьмя Богов, она знала это слишком хорошо. Боевым стойкам ее научил сам Грим Даген. Было просто жаль, что он не мог поделиться с ней своим мужеством, как поделился мастерством. Стал бы ее отец посвящать ей все эти часы, если бы знал, что она трусиха?

Харка посмотрел на нее глазами, полными неодобрения. Как бы она ни привыкла к этому взгляду, он все равно причинял ей боль. Она знала, что должна сказать больше, объясниться, но у нее не хватало смелости даже на это.

— Вы не хотите рассказать мне, что произошло?

У Тиннстры перехватило дыхание. Харка был там, видел, что она натворила. Все видели. Она не хотела говорить об этом.

— Ну?

— Люди, с которыми мы сражались… Я видела выражение их глаз, мечи в их руках. Я знала… Я знала, что они хотят меня убить... и я испугалась. Я не хотела быть раненой или убитой. И я знала, что, если останусь там, если буду сражаться... — Она запнулась, когда слезы навернулись ей на глаза. — Это отличалось от тренировок, от любого тренировочного боя, в котором я когда-либо сражалась. Я знаю, что должна была поступить лучше, быть сильнее. Я знаю, мне следовало поверить в себя, но я...

— Вы убежали.

— Да, сэр.

— Вы бросили своих товарищей и подвергли их жизни риску.

— Да, сэр. — Тиннстру затошнило. Разговор об этом вернул все назад — песок, кровь, крики, мертвых. Она молилась, чтобы Харка больше ничего не сказал, но, как и многие ее молитвы, эта осталась без ответа.

Харка тяжело вздохнул:

— Мы выводим студентов на арену не потому, что нам это нравится или для развлечения. Мы делаем это по необходимости. У нас есть враги на севере, которые хотели бы видеть нас мертвыми или порабощенными. Арена — это самое близкое, что мы можем сделать для воссоздания реалий войны, где мы можем показать, каково это — рисковать своей жизнью ради своих товарищей, своего клана и своей страны.

Тиннстра кивнула. Она в меру прониклась этим ощущением.

— Эгрилы всегда ненавидели нас. Поколения назад они ненавидели нас за нашу магию. Они думали, что мы подобны Богам, а этого они допустить не могли. Но тогда мы могли строить города по мановению руки, летать по воздуху, как птицы, разжигать огонь щелчком пальцев, наполнять наши столы едой одной лишь мыслью. И мы отгоняли их, как надоедливых мух. — Харка на мгновение замолчал, наблюдая за реакцией Тиннстры. — Эта ненависть не исчезла, как только магия покинула эти земли. Теперь обязанность Шулка, происходящих из самых благородных семей, защищать всех джиан и сохранять нашу землю свободной. Те мужчины и женщины, которые стоят на стенах Гандана, останавливали смерть и разрушения, лившиеся на нас на протяжении многих поколений.

— Да, сэр.

— Было достаточно плохо, когда мы сражались со случайными племенами, но этот новый император Эгрила — Рааку — сделал невозможное и объединил их всех. Прямо сейчас, расположившись лагерем в миле от Гандана, находится самая большая армия, с которой мы когда-либо сталкивались. Отчеты сообщают о десятках тысяч.

Тиннстра поперхнулась:

— Но это невозможно...

— Нет. Нет, боюсь, возможно. Эгрилы гремят своими дубинками, обещая убить нас всех. Ваш отец сейчас направляется туда со всем своим кланом, чтобы присоединиться к клану Хаска. Десяти тысячам шулка предстоит столкнуться, возможно, с пятьюдесятью тысячами. Каждый мужчина и каждая женщина в Гандане должны внести свой вклад. Никого не должен… убегать, когда придет время сражаться.

Тиннстра ничего не сказала. Она могла думать только о своем отце, матери, братьях, стоящих лицом к лицу с тысячами эгрилов. Они победят. Они должны это сделать. Шулка всегда побеждают. Но… Ей хотелось плакать. Ей хотелось заболеть. Ей хотелось убежать, спрятаться в каком-нибудь убежище и не выходить оттуда, пока все не закончится, и они не вернутся целыми и невредимыми.

Харка переложил бумаги:

— Из уважения к вашему отцу и вашей семье, и, как ваш крестный отец, я готов дать вам еще один шанс — должен признаться, вопреки желаниям других учителей — при условии, что вы сможете заверить меня, что справитесь со своей слабостью. Можете ли вы пообещать мне, что этот инцидент больше не повторится?

Тиннстра перестала дышать. Ей нужно только сказать: «Да, сэр». Произнести маленькую ложь. Но она знала, что это даст ей передышку лишь на короткий период. И она снова окажется здесь.

Правда заключалась в том, что страх всегда был внутри, иногда выплескиваясь наружу. Она хорошо его скрывала, почти убедив себя, что страха не существует. Но в тот день прятаться было некуда. Ни от нее самой, ни от сотен зрителей, собравшихся понаблюдать.

Она бросила свое копье и щит и побежала, спасая свою жизнь, ломая фалангу, подвергая риску жизни своих друзей. И все потому, что не хотела умирать.

Лучше бы ей поскорее покончить с этим. Положить конец всем их страданиям. Она никогда не станет такой, какой они хотели ее видеть, — такой, какой была рождена стать.

— Нет, сэр.

Он поднял глаза, покачал головой, снова опустил взгляд. Нашел лист бумаги, взял перо, обмакнул его в чернила и подписал внизу свое имя. Он подул на чернила, положил листок обратно на стол, еще раз взглянул на него, затем снова на нее:

— Кадет Тиннстра из клана Ризон, властью, данной мне, я исключаю вас из Котеге. Утром в Айсаир отправляется фургон с припасами. Оттуда вы можете самостоятельно добраться до дома