Книга По ту сторону лета - Одри Дивон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бетти следит за тем, что я делаю. Ей бы тоже хотелось, чтобы я нашла себе какое-нибудь занятие, только в отличие от моей дочери ей хватает ума не говорить об этом вслух. Вот и сегодня утром она со своим акцентом, из-за которого слова кажутся порубленными на кусочки, просто сказала: «Мадам, вы опоздаете на обед». Знаю, Бетти, знаю. Но, поверь мне, торопиться совершенно некуда. Три старых подружки собираются выпить чаю — тоже мне, вакханалия.
Марисса и Лора — это мой круг общения. Через них жизнь еще подает мне кое-какие сигналы снаружи и сообщает о последних событиях. Мариссе известна изнанка всего нашего района, ей ведомы все секреты, которые соседи предпочли бы замести под ковер. Понятия не имею, как ей удается втираться в доверие к людям, но последние двадцать лет она бесперебойно снабжает нас восхитительно гнусными сплетнями. Единственное, что изменилось с годами, — это манера ее рассказа. С тех пор как она прошла курс лечения у психоаналитика, у нее полностью обновился словарь. Если одна из наших общих знакомых слетает с катушек, она теперь рассуждает об «эмоциональном срыве». Раньше издевалась, теперь сочувствует. Правда, только для виду, потому что, по сути, ее суждения остались прежними.
Марисса не жалеет усилий, чтобы оставаться красивой и нравиться мужчинам. Она не отказалась от борьбы и желает, чтобы все это знали. Чуть-чуть слишком ярко красит свои восточные глаза. Не стесняется смелых декольте, убежденная, что намек на вульгарность придает порядочной женщине пикантности. Если замечает мужчину и он ей нравится, слегка выгибается вперед, словно выставляет себя на обозрение.
Лора скромнее, холоднее и благороднее. У нее высокий печальный лоб, перерезанный парой недовольных морщин, чем дальше, тем яснее выдающих ее сокровенные мысли о собственном существовании. Впрочем, она никогда не делится с нами своими проблемами, полагая, что девушка из хорошей семьи обязана уметь держать язык за зубами. Кому интересно, что у ее мужа рак яичка? Мы же не собираемся выложить на стол его причиндалы и по-дружески распотрошить их, чтобы прийти к единодушному мнению, что умирающий пенис — это не слишком весело, правда? Пусть они твои подруги, но ты прекрасно знаешь, что они думают о тебе: скука вписана в твой генетический код, и с тобой никогда не происходит ничего, о чем стоило бы рассказывать другим.
Сколько мы общаемся, меня никогда не покидало ощущение, что я — статистка, которую зовут, чтобы не сидеть за столом вдвоем. Как-то раз я подслушала, что они говорят обо мне, уверенные, что я уже ушла. Действительно, я, попрощавшись, покинула кухню Мариссы, где мы лакомились кексом, но задержалась возле зеркала, повязывая шелковый платок. Я не хотела подслушивать, клянусь, что не хотела. «Все-таки ей надо куда-то выбираться. Приложить хоть капельку усилий. Встречаться с людьми. Как можно быть такой тряпкой! У домашней собаки жизнь насыщеннее!» И вторая: «Ну конечно. Он не монстр, но он ее бросит. Как ты думаешь, она в курсе?» Вот когда ты должна была порвать с ними навсегда. Но вместо этого я тихо-тихо открыла дверь, помня, как скрипят плохо смазанные петли, и сбежала, не желая ставить их в неловкое положение. Еще на лестнице проглотила сразу две таблетки. Мне было больно, но могла ли я их винить? Они ведь сказали правду, и их предчувствия полностью оправдались.
Уже одетая, чтобы идти на встречу в ресторан, я постучала в дверь Эрмины. Она спала, хотя должна была сидеть на лекциях. Я понимала, что вхожу в клетку со львом, но материнский долг пересилил боязнь. В числе прочего он подразумевал, что я проявляю интерес к ее будущему. В комнате стоял спертый воздух, пахло немытой пепельницей и, пожалуй, спиртным. Вчера Эрмина вернулась поздно. Я давно отказалась от попыток представить себе, как она проводит вечера. Раньше я мучилась, рисуя в воображении, как с ней происходит нечто ужасное, думала о тысяче подстерегающих ее опасностей, о существовании которых она даже не подозревает. Мысль о том, что она по собственной воле рискует обратить в реальность выдуманные мною страхи, была мне невыносима. В голове мелькали картины одна кошмарнее другой, и каждая казалась до дрожи правдоподобной.
Вот Эрмина выходит из квартиры. Она выпила. На лестнице она спотыкается, падает, расшибает лоб о ступени и умирает. Или нет, не так. Она не споткнулась и благополучно вышла из дому. Поздно вечером, вволю навеселившись, она торопится домой, лечь спать, и садится в машину к мужчине, который тоже выпил лишнего.
Они трогаются с места, и он бесцеремонно кладет руку ей на бедро. Она возмущается и на ходу выскакивает из машины, но в этот момент мимо на скорости пролетает скутер, он ее сбивает, и она умирает. Или нет, не так. Она не выскакивает из машины, а соглашается переспать с этим мужчиной и заболевает СПИДом. Она узнает об этом не сразу, а только после того, как выясняется, что она беременна. Врачи говорят ей, что болезнь, скорее всего, передастся и будущему ребенку. В конце концов она умирает. Я провела бесчисленное множество ночей за сочинением сценариев самых изощренных ужастиков, неизменно заканчивавшихся одной и той же фразой. Но с ней никогда не случалось ничего особенного. Разве что голова болела с перепою.
В полутьме спальни обнаружилось чудовище, составленное из человеческой плоти и смятых простыней. Я нерешительно протянула руку и легонько потрясла его за плечо. Чудовище заворчало. «Эрмина, разве тебе не надо на занятия?» Ноль реакции. Ладно, попробуем по-другому. Я сдернула первый слой защитного покрытия — словно содрала шкуру с животного. Раздался крик: «Эжени, убирайся отсюда!» Эжени — это она мне. Теперь она обращается ко мне только так. Тем же голосом и с той же интонацией, что ее отец. С тех пор как он ушел, она перехватила эстафету. И послушно копирует его, вплоть до манеры произносить мое имя, нажимая на отрицание, угадывающееся в последнем слоге «ни».
Как бы там ни было, мне следовало довершить начатое, ибо именно так полагается поступать матерям в подобных обстоятельствах. Я подошла к окну и отдернула шторы. На кровать упал яркий солнечный луч, вцепившись чудовищу в морду. Оно резко подскочило: «Оставь меня в покое! Я себе замок в двери врежу! Ты что думаешь, Эжени, если ты врываешься ко мне в комнату и будишь меня ни свет ни заря, то я сразу побегу учиться?» Похоже, она окончательно проснулась. Моя миссия выполнена. Я вышла. Едва успела закрыть дверь, как в нее с той стороны с шумом врезалась туфля. Эрмине свойственно срывать на вещах зло, причиненное людьми.
Мне оставалось миновать последний перекресток, когда меня вдруг охватило непреодолимое желание повернуть назад. Под кардиган забирался колючий ветер. Остаток дня виделся мне исполненным враждебности. Они из вежливости зададут тебе какой-нибудь вопрос. Скорее всего, спросят о дочери и выслушают ответ с утомленным, почти отсутствующим видом, чтобы тебе стало ясно: все, что ты можешь рассказать, нудно, как дождливое воскресенье. Лора, нарядившаяся в строгий костюм, повернула голову к окну, заметила меня и кивнула, приглашая зайти. Я сжала лежащую в кармане пластмассовую коробочку с двумя таблетками — на всякий пожарный случай. Это придало мне храбрости, и я даже ответила на ее улыбку.
Народу в ресторане было полно, над тарелками летали обрывки разговоров. Жизнь у меня за спиной бурлила ключом. Присаживаясь к столику, я поняла, что вторглась в беседу на ее самом интересном месте. Слова обвинительной речи еще не успели полностью раствориться в воздухе.