Книга Год спокойного солнца - Юрий Петрович Белов

пошевелиться, и Марат вдруг подумал, что умей он летать, подобно Ариэлю, сейчас все равно не смог бы оторваться от кузова полуторки. Потому что чудесная сила — все-таки сила, а сил у него не было никаких. И еще он подумал, что теперь, хоть и выберется на Большую землю, художником все равно не станет: какой же художник с парализованной рукой, и если даже, подобно Репину, научится писать левой, то толку от этого будет мало, ведь у Репина правая рука стала сохнуть в старости, когда он признанным мастером стал, опыт приобрел…

Машину трясло на ледовом зимнике, Марат заваливался на медсестру и сам не мог снова сесть на место, только улыбался виновато, бормоча каждый раз: «Извините». Она говорила: «Пожалуйста», — и осторожно отодвигала его.

От тряски начинало мутить. Внезапно бросило в жар. Левой рукой он стал лихорадочно расслаблять ворот ватника. Кузов полуторки, закутанные тела раненых, медсестра каким-то странным образом стали расти, расти, и собственные ноги в припорошенных снегом валенках разбухли до невероятных, страшных размеров. И сразу все исчезло — дымящееся облако встало перед глазами, а в нем — ослепительные частые вспышки, словно стреляли по нему невидимые самолеты. Нестерпимая боль пронзила мозг…

…За, окном шел снег. В свете уличного фонаря он казался желтым.

«Надо уснуть, надо обязательно уснуть», — закрыв глаза, подумал Марат, хотя знал, что уснуть уже не удастся. Он старался не думать о непочатой бутылке в буфете, но она как магнитом притягивала. Конечно, не надо было ее покупать. Но ведь праздник, Новый год, и день рождения скоро, может, кто зайдет, неудобно…

Он сел на кровати, нащупал ногами шлепанцы.

Зачем же так мучиться? В конце концов новогодний праздник, в редакцию идти не надо. Выпить совсем немного — и станет легче, сон придет. Это было убедительно. Но он все сидел на кровати, боролся с искушением. Знал, что самообман, что только поначалу может быть облегчение, потом же каяться станешь, клясть себя на чем свет стоит… Но до этого «потом» еще дожить надо. А разве это жизнь, когда так гнетет?..

Не зажигая света, он достал бутылку, пошел на кухню. При снежном отсвете все было видно.

Удобные пробки стали делать — сковырнул и готово. Все уже было сделано, оставалось налить в стакан и закуску приготовить, все равно что, хоть хлебную корочку. Но тут он словно бы увидел себя со стороны — в трусах посреди темной кухни, с бутылкой в руках… Алкаш…

Он ударил бутылку о кран. Стекло разбилось с глухим звоном, осколки посыпались в раковину. Марат бросил туда же и горлышко, брезгливо отряхнул ладони. На кухне запахло водкой.

Странно, ему стало легче.

Стараясь не смотреть в окно, он вернулся в комнату и лег лицом к стене.

Чувствуя, как подступает сон, он подумал, что надо все-таки решиться и уйти из газеты, кончать эту нервотрепку. Каждый день как на пожаре: все срочно, все на полосу, в номер. Строчки давай, строчки. Кошмар какой-то. Нет, это уже не для него. В журнале, куда его приглашают, совсем иной ритм. Неторопливо вычитывай материалы, клей гранки макета очередного номера, а надоело — выйди в тихий дворик, посиди на скамейке, послушай, как горлицы воркуют в густых ветвях разросшихся кленов, наслаждайся покоем. Как в отпуске… С этим он и уснул.

2

Проснулся он поздно и сразу захотелось на улицу, на простор, из надоевших этих стен. Он даже завтракать не стал, побрился только.

Снег, прекратился, и не холодно было, под ногами хлюпало. Влажный воздух нес запахи весны, рождал добрые надежды. Идти было приятно. Марат думал о весне, которую ждал всегда трепетно, хоть и сопряжена она была с неизменным недомоганием и неприятной слабостью. И едва переваливало через Новый год, весна казалась совсем уже близкой, природа будто катилась к ней под гору. Зима по календарю была в самом разгаре, а Марат уже считал, что пережил ее, как цыган, продавший, по пословице, шубу после рождества. — А сегодня и впрямь пахло весной.

— Марат! Назаров!

Он оглянулся. Вот уж кого не желал бы видеть в такой день, да свела судьба, — Сомов.

— Здравствуй, Кирилл, — сказал он скучно.

У Сомова улыбка плыла по лицу и глаза сияли. Глядя на него, Марат смягчился.

— С Новым годом, старина! — Сомов энергично встряхнул его руку. — Век тебя не видал. В подполье ушел?

— Зачем же, я вроде на виду.

— Да читаем, читаем, как же, — заглядывая ему в лицо, все так же воодушевленно продолжал Кирилл. — Да я не о том. Чего хмурый-то? Здоровье как, не обижает? А то смотри, у меня, сам знаешь, связи в медицинском мире, если что нужно…

— Да нет, все в порядке. Ты сам как? — спросил Марат. — Вид у тебя — дай бог каждому.

— Здоров, как медный котелок, — не без самодовольства улыбнулся Сомов. — Я, брат, живу по принципу: плюй на все и береги здоровье. Правильно в народе говорят: лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным.

Теперь уж он захохотал от души, и Марата передернуло и от его слов, и от пышущего самодовольством выражения сомовского лица. Тут только он заметил, что Сомов выпивши.

— Ты куда? — спросил он, надеясь отвязаться от него.

— А вот тебя искал, — еще не согнав с лица улыбку, ответил Кирилл. — Дай, думаю, пройдусь по улице, не может такого быть, чтобы приятель не попался. Ты и попался. Пойдем посидим где-нибудь. В парке бар должен быть открыт.

— Я же не пью, — высвобождая локоть, отстранился Марат.

— Ну-ну-ну, — настойчиво возразил Сомов, — во-первых, мы пить не будем, так только, чисто символически, а, во-вторых, Новый год все-таки. Не упрямься. В кои века свиделись.

— Я провожу тебя, — пошел на уступку Марат, и Сомов опять крепко взял его под руку. — Как там твой солдат, пишет?

— Да знаешь, какие у них письма: жив-здоров, служба идет. А служба — одно только название: какой он солдат — работяга в военной форме, ремонтник. Да это и к лучшему: муштры нет и навыки для мирной жизни опять же. Демобилизуется, уговорю к себе. Если, конечно,