Книга Шанс. Внедрение - Сергей Владимирович Савелов

третий этаж. Повезло, первым уроком шла история. Учительница - Антонина Яковлевна, нормальная по меркам учеников. Протиснулся в дверь:

- Прошу прощение за опоздание, разрешите присутствовать?

Ну вот, проскочила привычка из будущей армейской службы - «разрешите». Надо было спросить - «можно» или «войти». Так и буду постоянно «палиться»? Надо внимательнее следить за «базаром».

- Надеюсь, причина опоздания уважительная? - поинтересовалась она для порядка.

- Несомненно, - заметил скрытую улыбку.

Знаю, что Яковлевна ко мне относится хорошо, да и вообще добрая и не злопамятная женщина. Обошлось. Естественно, об истинной причине опоздания промолчал, а врать посчитал унизительно и прошел на свое место.

Сижу на третьей парте у прохода в третьем ряду вместе со своим школьным другом Юркой Филимоновым - по прозвищу Фил. Он живет в Дашкином поселке и учится со мной с первого класса. Сдружились мы с ним только в девятом классе. Всегда считал его своим самым близким другом в это время. Не знаю, как теперь у меня с ним сложатся отношения с послезнанием?

В девяностые годы, в период «дикого капитализма» Юрка сошел с ума (та самая шизофрения). Сначала на него стали накатывать периодические приступы с последующим лечением и реабилитацией, затем следовал короткий промежуток нормальной жизни на воле под присмотром психиатра. Потом вновь повторялось обострение и клиника. И так много раз. Совсем измучил семью и соседей. Наконец, ему присвоили инвалидность и назначили постоянное пребывание в психиатрической клинике. Среди знакомых выдвигались разные версии о причинах Юркиного заболевания. Утверждали про плохую наследственность, а кто-то винил бизнес и нервотрепки, связанные с этим. В школе он был силен в математике, других точных науках и всегда учился хорошо в отличие от меня.

До восьмого класса включительно я учился кое-как и всегда числился в отъявленных хулиганах. Кто-то из взрослых даже пророчил мне тюремное будущее. После окончания восьмилетки я был согласен продолжить учебу в городском ГПТУ. Там учились или собирались учиться мои многие друзья и знакомые из тех, кто еще не отправился на зону. Ни зона, ни ГПТУ меня не пугали. Категорически против «ремеслухи» была только моя мама - инженер-конструктор. Только она меня видела с высшим образованием и врачом. Против высшего образования я тоже не возражал, но профессию хотел бы более мужскую, так как с детства зачитывался книгами о войне, армии, детективами про сыщиков, пограничников и шпионов и поэтому на приписной комиссии в военкомате на вопрос:

- Кем хочешь стать?

- Офицером милиции, - ответил не задумываясь.

В ответ меня уведомили, что военкомат милицию не комплектует, но если я хочу стать офицером МВД, то меня могут направить по окончании средней школы в училище МВД, а после его окончания буду служить во внутренних войсках. Служба «вертухаем» меня совершенно не прельщала и на собеседовании мы сошлись просто на учебе в военном училище. Время выбора военной специальности еще было.

По окончании восьми классов вдруг выяснилось, что из трех наших классов будет формироваться только один девятый класс. Из-за моей плохой репутации у школьной администрации и низких отметок в свидетельстве о восьмилетнем образовании места для меня в девятом классе этой школы не было. Можно конечно было подать документы в другую среднюю школу города, но мама куда-то ходила, с кем-то ругалась и кого-то просила. В результате ее активности меня все-таки зачислили в сборный девятый класс моей школы.

Вся эта возня меня не задевала, так как было все равно, но, когда оказался в девятом классе у меня впервые появились планы на будущее. Я твердо решил стать офицером и взялся за учебу. Изменил свое поведение в школе и вне ее, стал добросовестно учить уроки, порой засиживаясь до двух-трех часов ночи. Даже заново учил программы седьмых-восьмых классов. Теперь учителя удивлялись моим ответам на уроках. Им уже не приходилось «натягивать» мне тройки, но некоторые просто не верили, что я сам мог решать какие-либо задачи самостоятельно, ведь я сидел за одной партой с Филимоновым, жили мы недалеко друг от друга, а он был силен в точных науках и постоянно являлся участником городских школьных олимпиад.

Директор школы, который был первым противником зачисления меня в девятый класс его школы, видя такие изменения, засунул в какой-то Совет старшеклассников. Когда же я, наконец, вступил в комсомол, то меня сразу избрали секретарем комсомольской организации школы. Репутация «правильного» пацана с авторитетом, хорошо знающего всю шпану окрестных поселков, способного постоять за себя, заставляла даже старших ребят минимум не цеплять меня, но в большинстве случаев держаться, как с равным.

Между тем уроки шли один за другим, особо меня не напрягая. На некоторых уроках вылезал за счет выученного накануне материала, а на истории и литературе, за счет более широких знаний из будущего, мог дать фору учителям, но благоразумно не высовывался. При ведении записей обнаружил, что почерк практически не изменился, но почувствовал, что могу писать быстрее, только моторика руки подводила. Непривычно и непонятно. Для скорописи начал сокращать слова по будущей привычке. «Все-таки будущие привычные навыки и умения усваиваются мной нынешним», - мысленно отметил. «Необходимо не спеша обдумать свои новые способности и решить, как этим более рационально распорядиться», - сделал вывод про себя.

Среди сверстников на переменах не смог заставить себя вести как прежде. Что-то претило беситься с друзьями так, как раньше, а на большой перемене не стал участвовать в спринтерском забеге в школьную столовую, как делал всегда.

В классе у нас сложилась устойчивая четверка для совместного обеда, куда входили я, Юрка, Серега Иванайнен и Саня Дорохов. Обычно по звонку на большую перемену мы срывались и неслись в столовую, расталкивая встречных и попутчиков, мешающих забегу. В буфете, первый занявший очередь (как правило, одно из первых мест), пропускал на свое место Юрку. Все сдавали ему свои пятьдесят копеек, коротко обсуждали небогатое меню, потом кто-либо из нас занимал отдельный столик на четверых. Получали купленный обед, и все таскали тарелки на наш столик. Обед стоил обычно сорок-сорок пять копеек. Сдачу Юрка оставлял у себя и по мере накопления через несколько дней покупал что-нибудь вкусненькое дополнительно на всех. Фил всегда отличался особой щепетильностью при обращении с деньгами, поэтому был негласно назначен нашим казначеем.

В этот раз я не помчался со всеми как «слонопотам» в «столовку» и даже Юрку из-за