Книга Точка после «ять» - Виктория и Сергей Журавлевы

пришло известие, что хозяин-то наш преставился, – ложечка в теткиной руке задрожала и выбила об фарфоровый край чашки мелкую дробь. – Вот так бывает: кажется, болезнь отпустила уже, так ведь нет – если уж пришла забрать, то наверняка заберет.

Мы с кузиной молчали. Надежда Кирилловна, стиснув руки и качая головой из стороны в сторону, горестно повествовала:

– Мы с Аглаей сразу домой воротились, верст-то тридцать пути всего будет, а тут!.. Батюшки! И полиция все в протокол с описью описывает, и курьеры разные шастают, и соболезнующие толпами ходят. Суета сует, а горя-то сколько! Уж как я убивалась-то! Да и плакальщицы на похоронах свою работу знали! Знамо дело, лучших из Замоскворечья позвали! Петр Устинович-то чай не приказчик какой был – купец первой гильдии, да и какой купец-то, ой…

Продолжать свой рассказ Надежда Кирилловна была не в силах. Аглая встала с места, чтобы обнять и успокоить мать, но та отмахнулась, и потому девушка отошла к окну в дальнем конце комнаты, за стеклом которого темнело низкое грозовое небо.

После того, как хозяйка дома немного утешилась, разговор наш пошел на менее тревожные темы: тетка справилась о здоровье моей матушки, о наших самарских делах, о новостях и прочих мелочах, мало что значивших. Я уже подумывал о том, как бы найти благовидный предлог, дабы распрощаться с осиротевшим семейством, ибо разговор этот стал мне в тягость.

Долгое время наши фамилии избегали тесного общения. Отношения между моей матушкой и дядей были сложными. Характера оба родственника были сурового, и отличались они упрямством и прагматичностью. Началом разлада, как поговаривали в наших краях, стал брак моих родителей, весьма выгодный для почти разорившихся Савельевых; после свадьбы по настоянию молодой жены мой будущий отец передал дяде внушительную сумму денег, на которые тот позднее сумел перебраться в Москву и достойно устроиться. Когда же удача в делах ему улыбнулась, вести от него стали приходить все реже.

Брак моих родителей оказался вполне счастливым, воспитан я был в родительской любви и заботе, а после смерти в прошлом году отца моего, Ивана Михайловича Барсеньева, я, видя искреннюю скорбь о нем моей матушки, не воспринимал более местные слухи всерьез.

Именно на похоронах отца и появился мой дядя Петр Устинович Савельев, встречи с которым были в последние годы крайне редкими. После этого приезда дядя взялся участвовать в нашей судьбе, стал постоянно писать, давать советы, и, таким образом, брат с сестрою снова сблизились. Именно поэтому, а также опираясь на заверения в дядиных письмах, матушка полагала, что его завещание коснется нас самым заметным образом.

В передней хлопнула дверь, и в комнату вбежала белокурая девушка в платье изумрудного цвета. Она осмотрелась и, сделав вид, что не заметила меня, бросилась к хозяйке дома:

– Надежда Кирилловна, здравствуйте! Ничего, что я без приглашения? Как вы себя чувствуете? Надеюсь, вам удалось сегодня хоть чуть-чуть сомкнуть глаза? А я все беспокоюсь! Дай, думаю, навещу подругу с маменькой! Ах, вот и Маша уже чашки несет! Не беспокойтесь обо мне, я сама управлюсь, – говоря это, незнакомка успела обежать вокруг стола, обнять Надежду Кирилловну, чмокнуть Аглаю в щеку и занять свободное место за столом.

Ударил раскатистый гром, и частые капли дождя забарабанили по крыше и стеклам окон.

Я с любопытством разглядывал нежданную гостью. Она была так идеально одета и причесана, что это не могло не привлекать внимания: как говорят у нас, перышко к перышку! Мягкое, округлое лицо делало ее внешность почти ангельской, но хитрый прищур глаз и уверенность в каждом движении выдавали непростой и далеко не ангельский характер. Меж тем, наливая себе чай, она продолжала делать вид, что меня здесь нет.

– Познакомься, Липочка, с нашим дорогим сродственником, – Надежда Кирилловна представила меня девушке, а потом обернулась ко мне, – наша соседка и моя крестница, Олимпиада Андреевна Егорова.

Затем тетушка отодвинула от себя чашку и поднялась с места.

– Извините меня, но я вынуждена вас оставить. Ужасная мигрень… Михаил Иванович, я жду вас завтра к обеду! Я чувствую себя ответственной за вас перед Анной Устиновной, вашей матушкой, и потому двери моего дома всегда для вас открыты, – с этими словами хозяйка дома степенно удалилась.

После ухода Надежды Кирилловны разговор пошел куда веселее. Пусть Аглая не стала более разговорчивой, Олимпиада, или Липочка, как ее здесь звали, щебетала без остановки обо всем, что произошло в последние пару дней у множества людей, которых я никогда не имел чести знать. Но все же я был ей благодарен: она привнесла собою в наше мрачное застолье дух жизни, лета и тепла, и мы с Аглаей, сами того не заметив, немного оттаяли, заразившись Липочкиным озорным весельем. Мы даже прощали ей не всегда смешные и порой грубоватые образы и шутки: нам, казалось, очень хотелось выбраться из царившей в этом доме траурной тени, а наша юная Ариадна, нитью своей беседы выводящая нас из лабиринта черных платьев и завешенных темной тканью зеркал, была так мила, что мы просто обязаны были следовать за ней неотступно.

За окном лил дождь, а мы все разговаривали и пересмеивались. Я вдруг обеспокоился мыслью о том, как бы веселость сидевшей рядом со мной Аглаи не обернулась истерикой в свете всех обстоятельств последнего времени, но кузина моя сейчас вовсе не выглядела человеком, готовым выставлять свои чувства напоказ. Напротив, казалось, все, что она думает, так укромно спрятано в ней, что ее улыбка и произносимые ею слова суть лишь проявление учтивости. Но я был ей благодарен хотя бы за то, что в дополнение к множеству новостей о занятных происшествиях, случившихся в последнее время с соседями и знакомыми семьи Савельевых, не прибавился ее рассказ о моем появлении в этом доме.

День клонился к вечеру. Дождь кончился, выглянуло солнце, и я решил откланяться.

Взяв извозчика, я отправился на Кузнецкий мост.

На площади у большого итальянского фонтана, огромную чашу которого держало с полдюжины амурчиков, изредка показывавших из-за прозрачной водяной стены свои лукавые физиономии, гуляло множество народа. Шарманщики в широкополых шляпах и темных сюртуках крутили ручки своих инструментов, гнусаво выводивших нехитрые скрипучие мелодии, дамы в голубых и кремовых шелковых мантильях кормили голубей, а суетливые гувернантки в черных платьях с белоснежными манжетами и воротничками присматривали в сторонке за детьми, весело игравшими с большими мыльными пузырями, выдуваемыми через обломок соломинки и переливавшимися в косых солнечных лучах всеми цветами радуги.

На краю площади раскинулись торговые ряды. Купив вишневого кваса и постной душистой свинины, я расположился за