Книга Медь в драгоценной шкатулке - Мария Владимировна Архангельская

в миниатюре. Я попыталась вспомнить, как будет «степь» на языке привезших меня в Таюнь кочевников, и не сумела — большая часть выученных за время пути слов уже испарилась из памяти, не найдя себе применения. «Чаша» оказалась обитаемой, на дне её лежал небольшой городок, и в этот раз мы остановились не на станции и не на постоялом дворе, а в доме градоначальника, вместе с чиновниками города выехавшего навстречу и подобострастно приветствовавшего принца задолго до городских ворот. Стоило нам ступить на землю перед воротами его дома, как вышедшие нас встречать домочадцы, повалились на колени и уткнулись лбами прямо в уличную пыль. После того, как Тайрен милостиво разрешил им встать, градоначальник, дородный человек с тонкой и длинной бородкой, при взгляде на которую на язык так и просилось определение «козлиная», сгибаясь в три погибели, выхватил из рукава метёлку и, пятясь, принялся разметать перед принцем дорожку через весь двор, одновременно старательно прикрывая свою работу широким рукавом.

— Что это он? — шепнула я невозмутимому Тайрену.

— Потом объясню, — так же шёпотом ответил он.

Но объяснила мне Усин, разумеется, сопровождавшая меня в этой поездке, когда мы с ней очутились на женской половине дома. Оказалось, что хозяин поступил по всем правилам старинного вежества. Именно так и надлежит встречать высокопоставленного гостя, выметая перед ним все соринки и собственной одеждой предохраняя от летящей пыли.

На женской половине меня встретила хозяйка, не менее дородная, чем её супруг, и две их дочери, совершенно мне не запомнившиеся. А также целый отряд служанок, видимо, все имевшиеся в наличии. Хозяйка кудахтала, рассыпаясь в комплиментах и уверениях, что они никогда не забудут оказанной им чести и сделают для меня всё, что в их силах. Остальные глазели на меня, ничуть не стесняясь своего любопытства, и я уже почти слышала, с каким возбуждением они будут обсуждать увиденное, едва покинув отведённую мне спальню. Так что посыльного с приглашением разделить ужин с его высочеством и хозяином дома я встретила с настоящим облегчением, игнорируя изумление хозяйки и шёпот остальных. Видимо, предполагалось, что я не должна покидать женскую половину до самого отъезда, но мне было наплевать.

По крайней мере мужчины не демонстрируют любопытство столь явно.

Оказалось, что обедать мы будем не втроём, а вчетвером — кроме Тайрена был приглашён ещё один гость, не то с целью похвастаться им принцу, не то с целью похвастаться принцем перед гостем. И, судя по всему, Тайрен был знакомством весьма доволен. Позже он мне подтвердил то, о чём я догадалась и сама: гость, господин Цзию, был учёным, чья слава покинула приграничье и распространилась по всей империи. А то, что он упорно оставался в своём захолустье, игнорируя все приглашения от высокопоставленных лиц, лишь прибавляло ему авторитета. Здесь очень ценили, по крайней мере, на словах, тишину и единение с природой, а потому любой, отправившийся по здешнему выражению, «к рекам и озёрам» тут же получал плюсик в карму и, при прочих равных, ставился выше своих собратьев по профессии или служению.

Как и в охотничьем домике, для меня поставили отдельный столик с ширмой, рядом со столиком принца. Несколько музыкантов с пипой, флейтой, барабаном, набором колокольчиков, висящих на раме, и ещё с каким-то музыкальным инструментом, похожим на скрипку, названия которого я не знала, не переставая, играли одну мелодию за другой. Хозяин явно постарался принять его высочество по высшему разряду, и когда Тайрен вежливо похвалил ансамблик, с забавной гордостью сообщил, что созвал музыкантов со всей округи — специально для этого вечера. После чего разговор естественным образом зашёл о музыке. Я старательно помалкивала, поглощая горчащий суп из оленины, но в какой-то момент всё-таки не удержалась. Это случилось, когда господин Цзию выразил сожаление о распространении среди молодёжи моды на варварскую музыку.

— Люди всё больше склоняются к дурному. Теперь они полюбили мелодии блуждающие и извращённые, испорченные и праздные! И эти распущенные напевы приводят к тому, что народ погрязает в разврате и смутах.

— И не говорите! — поддакнул градоначальник. — Разве в былые времена чернь посмела бы устраивать беспорядки, требуя ограничить цены на базаре! Да разве слыхано было, чтоб всякие мошенники лили фальшивые деньги!

— В древности мудрые цари, сочиняя музыку, опирались на природу человека, рассматривали соотношения мер и чисел, устанавливали то, что отвечало сути обрядов, и руководствовались действием пяти основных начал, — господин Цзию не дал сбить себя с возвышенного тона. — И так и помощью музыки поддерживалось обилие добродетелей. Все пять отношений образно выступали в музыке, потому и говорилось: в музыке просматриваются все глубины! Но когда в обществе смута, обряды и ритуалы заброшены, то и музыка непристойна. Исчезают самые основы правильного поведения, и потому благородный муж презирает подобную музыку.

— Простите, что вмешиваюсь, — подала голос я, — но можно спросить, что здесь всё-таки причина, а что следствие? Дурные нравы портят музыку, или наоборот?

Мужчины посмотрели на меня. Во взгляде учёного и чиновника читалось то же выражение, которое я в былые времена видела и у Тайрена — надо же, женщина заговорила! Ясно ведь, что если она тут и присутствует, то только для мебели. А вот сам Тайрен теперь, напротив, заулыбался и даже подмигнул мне.

— Одно связано с другим, госпожа, — степенно сказал Цзию после паузы, убедившись, видимо, что принц наглую наложницу осаживать не собирается. — Когда на человека воздействуют фальшивые звуки, на них отзываются мятежные чувства. А по мере того, как непокорность формируется, наступает разгул непристойной музыки. Когда же на человека воздействуют правильные звуки, на них откликается чувство послушания, а после того, как сформируется покорность, наступает подъём гармоничной музыки. Согласное пение находит отклик в сердцах, а искажённые напевы искривляют прямое. Законы всего сущего взаимодействуют друг с другом.

Я покивала с улыбкой. Ну да, ну да, музыка во всём виновата. А не подъём цен и не фальшивомонетчики. И уж тем более, конечно, не любимое правительство. Хотя… Если вспомнить, что не так уж и давно творилось в моём собственном мире, в моей собственной стране… «Сегодня он слушает джаз, а завтра Родину продаст» — не знаю, действительно ли бытовала такая присказка, или это чья-то ирония, но мысль отражает. Так далеко ли мы ушли от этого философа и ему подобных?

Между тем господин Цзию повернулся к принцу.

— Должно быть, госпожа утомлена после дальней дороги, — сказал он. — Почему бы вашему высочеству не отпустить её отдохнуть, пока мы продолжим нашу беседу?

— Ну зачем же? — в глазах Тайрена плясали маленькие чёртики. — Зачем же лишать