Книга Иосиф Кобзон. Мгновения… - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

хуже?!

— Неля, там война настоящая, мы под обстрелом поем, о чем ты говоришь?! Ты что, не понимаешь?

— Понимаю. Поэтому и хочу поехать с тобой в Афганистан.

Афганистан, 1986. Ты поешь для бойцов. Во время концерта я слышу залпы. Ты поешь громче, чем грохот выстрелов, и твой голос отвлекает уставших бойцов от бесконечной стрельбы. Рядом со мной стоит Руслан Аушев. Наклонившись ко мне, он говорит: «Залпы в честь юбилея вашей свадьбы с Иосифом». Я не понимаю, шутит он или нет, на всякий случай улыбаюсь и говорю: «Спасибо за такое оригинальное поздравление».

Однажды Виктор Петрович Елисеев, главный дирижер ансамбля МВД, пригласил тебя на гастроли в Италию! И сам Папа Римский назначил вам аудиенцию! И вот мы в Ватикане! Необыкновенная красота! Входит Папа Римский. И предлагает Иосифу спеть «Аве Мария». Так торжественно и так красиво! На следующий день мы идем по Риму и тебя узнают люди. Как национального героя! Через день мы улетаем, а у тебя просрочен паспорт. Тебя останавливают на таможне, а один таможенник тебя узнает и тут же пропускает!

Столько прекрасных моментов было в моей жизни благодаря тебе! Были и тяжелые времена. Но мы тоже прошли их вместе.

Баковка, 2002. «Ну уж не-е-ет! Я тебя не отдам!.. Будем лечиться!» — я твердо настраивала тебя на благополучный исход, когда узнала диагноз. Я тогда выглядела решительно. Совсем по-другому я выглядела, когда через несколько минут, закрывшись в своей комнате, чтобы ты не слышал, я звонила твоей сестре, рыдала и кричала в трубку, что моя жизнь кончилась. Тут уже Гелена взялась за дело: «Это еще не приговор, он будет жить» — уверенно сказала твоя сестра.

Мы с Гелой около твоей палаты. Гела ругается с врачом.

Тут я не выдерживаю:

— Разрешите нам пригласить своих врачей на консилиум!

— Это нецелесообразно, у нас компетентные лечащие врачи.

Когда врач уходит, Гелена садится рядом со мной и говорит:

— Кто-то хочет, чтобы он отсюда не вышел.

Мы с Гелей звоним Громову, губернатору Московской области.

— Боря, скажи лечащему врачу, чтобы он разрешил консилиум, или я не знаю, что с ним сделаю! — кричит Гела.

Я звоню в офис. Варя, Лена и Таня обзванивают лучших врачей страны.

Консилиум. Я выбегаю в коридор, где стоит Гела.

— Почему ты не заходишь?

— Меня не пускают! — В бешенстве Гела расхаживает туда-сюда по коридору. — Иди, Неля, потом расскажешь мне все слово в слово.

Я возвращаюсь на консилиум. Там лучшие врачи во главе с Леонидом Рошалем, друзья, Андрей, Варя, Лена и Таня. Я говорю, что лечащий врач предлагает посадить тебя на ИВЛ, но из-за этого могут повредиться голосовые связки.

— Я не дам сделать из Иосифа растение! Иосиф будет здоров и будет петь! — я почти кричу, по моим щекам текут слезы, но голос у меня не дрожит.

Леонид Рошаль говорит:

— Я посажу с ним своего реаниматолога. Если он переживет эту ночь, то останется жить. И можно будет решать вопрос о переводе в другую клинику.

Ночь. Ты в реанимационной палате. Я, Гела и Рошаль — в обычной. Я уже не могу рыдать. У меня не осталось слез. Леонид Рошаль уговаривает меня принять успокоительные. Я сопротивляюсь.

— Ты не спала неделю. А ты подумала о том, что потом Иосиф увидит тебя в таком состоянии? — настаивает Рошаль.

Я соглашаюсь выпить успокоительное. Когда Леонид Рошаль выходит из палаты, мы с Гелой начинаем молиться. Это продолжается довольно долго. В палате темно. Вдруг в палату медленно открывается дверь. И входит твоя мама Ида Исаевна. Она садится на кровать рядом со мной и говорит мне: «Перестань плакать. Я еще не скоро с ним встречусь». И тут я просыпаюсь. Меня будит Гела. 5 утра. Мы снимаем туфли и идем на цыпочках по коридору к реанимации. Рошаль выходит из палаты и говорит: «Живой».

Другая клиника. Условия явно намного лучше. Я в палате с тобой. Стою у окна и молюсь. Вдруг я что-то слышу. Поворачиваюсь. Ты сквозь сон поешь. Что-то непонятное. Прислушиваюсь — ты поешь на грузинском.

Когда я сажусь рядом с тобой и беру тебя за руку, ты открываешь глаза:

— Неля, я смогу петь? — Это первое, что ты спрашиваешь.

— Конечно сможешь, ты уже поёшь. — Я еле сдерживаю слезы.

— А Катя родила? — спрашиваешь ты.

— Сегодня. Родила нам внучку. Аниту, — говорю я и наконец плачу, улыбаясь сквозь слезы.

Ты потихоньку идешь на поправку. Мы с Гелой наперебой пытаемся тебя накормить: «Ну, давай борщечку по маминому рецепту. Или половиночку котлетки. Прям маленький кусочек, пожалуйста» — причитаем мы.

— Идите вы со своими котлетами! — вдруг вспыхиваешь ты.

А мы радуемся: смотри-ка, выздоравливает!

Когда мы выходим из палаты, ты просишь нас приготовить мамины вареники с вишнями.

2005. Концерт в честь 8 марта. Ведущие объявляют твой выход. Я стою за сценой вместе с тобой. Я помогаю тебе подойти к кулисам — дальше ты, еще нетвердым шагом, идешь сам.

В зале аншлаг. Зрители встречают тебя стоя громкими аплодисментами.

Ты поёшь. И, пока поёшь, выпрямляешься, стоишь тверже и даже как будто становишься выше.

«Нас не разлучит ничто на свете,

Потому что мы сильнее смерти.

Я нашел тебя, нашел в ночи тебя…»

Ты поворачиваешься к кулисам и смотришь на меня.

Ты всегда смотришь на меня. Даже сейчас. Когда тебя уже нет. Ты продолжаешь смотреть на меня. Каждую секунду.