Книга Рабочий день - Александр Иванович Астраханцев

их никто не знает, — вставил Гена — он слышал весь разговор. — Эта штука стоит здесь с прошлого года, и сколько их тут перебывало: и из леспромхоза, и из Богучан, и еще откуда-то! Сколько актов написано!.. А толку никакого, никто ничего понять не может.

Бреус с Микутским помолчали, походили вокруг. Видно, что над агрегатом возились: светло-зеленая окраска захватана грязными руками, торчат сорванные с клеммы концы проводов; двигатель, видимо, уже запускали; на приборной панели — ни прибора, одни дыры.

— Пойдем покурим, — сказал негромко Бреус.

Они вышли, сели на лавочку у стены.

— Ну что? — спросил он. — Идею надо брать, это наш шанс! Представляешь? Запустить, и — ультиматум директору!

— Да я уж присматривался к нему. А ты слышал, что сказал Генка?

— Не прибедняйся — проектируешь судовые установки в тысячи сил и не щелкнешь этой железяки?

— Но я ж не энергетик — я дизелист!

— Не поверю, что ты не имеешь представления об их электрическом оснащении. Эдика возьмешь в подмогу.

— А ты не забыл, как он дрель чуть не сжег? Из него, видать, энергетик, как из меня индийский факир. Он же на монтаже работает, а там знаешь какая работа? Привозят с завода спаянные заготовки, рабочим только разнести и уложить — он наверняка скоро электрическую схему прочесть не сможет.

— Проведем психологический штурм.

— Ладно, попробуем, — сказал Микутский. — Я еще Мишку возьму — физическая сила нужна будет. Только с подшипниками как же?

— Сегодня надо закончить.

— Ничего себе!

— А как же! Сегодня закончите, завтра — на изучение дефектов, а послезавтра поедем к директору с предложениями. У нас времени нет. В общем, я пошел заниматься с бригадой, а ты тут раскручивай. Мишку сейчас пришлю.

III

Гена переодевался в грязную спецовку.

— Выбирай, Боря, инструмент. Сейчас начнем, — кивнул Микутскому на ящики, заваленные всяким железным хламом. Микутский принялся разбирать их, откладывая гаечные ключи, молотки, отвертки, негромко переговариваясь с Геной.

Они уже были знакомы: Микутский несколько раз приходил сюда за масляной отработкой — они использовали ее для пропитки нижних венцов — и каждый раз попадал на Гену: Генин сменщик часто запивал, и Гене приходилось подменять его. Он был грамотен, читал книги, любил поговорить, страдал от одиночества на дежурстве, рад был любому гостю и Микутского без разговора не отпускал: усаживал на табурет в уголке, сам садился на верстачок, угощал папиросой и начинал допытывать — откуда они, на сколько, почему именно сюда и много ли зарабатывают. Но разве все объяснишь Гене?

Разве расскажешь про Саню Косарева, весьма известного в здешних деловых кругах вербовщика, или коммивояжера, или уж как его назвать, потому что у этого Сани уникальная профессия, которую он несколько лет совершенствовал со времен своего командирства в студенческих отрядах? Про то, как этот небрежно-элегантный молодой человек в замшах, нейлонах и молниях появился однажды в их КБ, куда жена не то что попасть — дозвониться никогда не может, с поблескивающим никелем «дипломатом» в руке — вербовать интеллигенцию ехать в отпуск в Красноярскую тайгу, вместо запланированных Крымов и Сочей — загребать тыщи...

Или про то, как молодому и даже не очень молодому человеку всегда не хватает тыщи рублей, потому что человека, живущего в большом городе, все время обуревают соблазны, трясут они душу, как ветер жидкую осину, а зарплаты — только до аванса. И сколько Микутский себя помнит женатым — а тому уже скоро двенадцать лет, — никогда ее не хватало. Мало того, дефицит семейного бюджета растет и растет, в отличие от зарплаты, потому что... Ох уж эти «потому что»! Потому что мебель в квартире постепенно приходит в ветхость, и нужны не просто новый стол, диван или стулья — нужен определенный стиль, как у людей их круга и возраста; потому что надо ремонтировать квартиру и покупать обои, цветной линолеум и кафель — известка и масляная краска выглядят нынче убого; потому что растут дети, а на них, даже по среднестатистическим данным, нынче тратится в четыре раза больше, чем на их родителей двадцать — тридцать лет назад; потому что надо одеваться, покупать вещи, книги, пластинки, вино, надо время от времени приглашать друзей и ходить в гости, ездить куда-то в отпуск... Дефицит семейного бюджета растет и растет — непостижимо, как люди их круга и возраста сводят концы с концами? — а вместе с дефицитом растет и накапливается неудовлетворенность и раздражение неизвестно чем, которые срываются не на ком-нибудь, а на ближних же... Главное, ничем этих дыр в бюджете не заткнуть, и в конце концов остается одна надежда: на чудо. Люди как-то устраиваются, выкручиваются, у людей какие-то побочные доходы и заработки, леваки, наконец, а какой левак может быть у конструктора-машиностроителя, сидящего за чертежным столом?

Вот в это слабое место и целился Саша Косарев.

Для Микутского, даже более не для него, а для его жены, потому что от дефицита страдала больше всего она, таким чудом могла стать его диссертация. И материала для нее достаточно, есть в нем новизна, подтверждаемая несколькими авторскими свидетельствами, есть статьи в отраслевых изданиях. Страшили формальности: обработка материала, писанина, привлечение математического аппарата, сдача минимума, дополнительные публикации, установление деловых связей в ученом мире. Коробили не совсем чистые способы выполнения этих формальностей: расталкивать себе подобных, ловчить, водить в рестораны... Но более всего тормозило то, что он не чувствовал внутренней потребности в диссертации и преимуществах, с ней связанных, И потому тянул и тянул — по собственному его разумению, честолюбие, комбинационные способности и направленная вовне психическая активность в его характере были выражены довольно слабо. Он не Олег Бреус, его школьный товарищ: у того и диссертация, и гидродинамическая лаборатория под началом, и командировки в разные интересные места, вплоть до заграницы, и трехкомнатная кооперативная, и предстоящая покупка «Жигулей».

А тут эта манящая своей кристальной простотой тысяча в Красноярской тайге — как находка, как меч, разрубающий гордиев узел.

Но как это объяснишь? И даже если бы Микутский ответил понятно, Гена его же запрезирал бы как болтуна, потому что Гена понимает, что у каждого свой принцип и свое самолюбие, и спрашивают совсем необязательно для того, чтобы отвечать. И Микутский отвечал немножко