Книга Ночь борьбы - Мириам Тэйвз

когда умер дедушка, и точка. Когда они выходят из машины и приближаются к ней, она говорит что-то вроде: «Идет Человек-ракета! Зовите клоунов!» Полицейские улыбаются, потому что думают, что она просто сумасшедшая старушка. Но она настроена действительно серьезно. Она их ненавидит. Она не хочет никого ненавидеть, но ничего не может с собой поделать и даже не собирается молиться об этом, потому что считает, что Бог их тоже втайне ненавидит. Когда они задают свои обычные вопросы, она не отвечает ни слова. Если хоть один дюйм их ботинок оказывается на нашем дворе, она направляет шланг на их маленькие бронированные ножки и заставляет их отступить на тротуар.

Бабуля любит каждый день говорить маме, что мы выполнили какую-нибудь работу по дому, потому что мама переживает полнейший нервный срыв и гериатрическую беременность: это не означает, что она вытолкнет из своей пилотки старика, это означает, что она слишком стара для залета и очень вымотана – и когда она приходит домой с репетиций, она начинает свое вечное: «Боже, какой бардак, боже, ну, ребята, ну что за помойка, нельзя выливать жир в раковину, тут же трубы древние, в туалете не бывает слишком много туалетной бумаги, почему повсюду валяются макароны, вы обе что, не можете отнести тарелку, или: убрать это дерьмо, или: вы вообще слышали о работе по дому?» Последние мамины срывы по поводу домашней работы происходят из-за того, что ей постоянно приходится выкладывать всю еду в холодильнике на самый край полок, чтобы она была полностью на виду у бабули, иначе бабуля думает, что еды нет, ведь она ее не видит и не раздвигает то, что стоит в холодильнике, чтобы поискать еду на задней части полки, и поэтому она заказывает что-нибудь в доставке или просто ест мороженое, бекон или хлопья из коробки горстями. Так что теперь мама выстраивает все в ряд на внешних краях полок холодильника с этикетками типа «ЭТО ЧЕЧЕВИЧНЫЙ ЧИЛИ! СЪЕШЬ ЕГО!», «ЭТО САЛАТ КЕЙЛ! ЕШЬ!» Бабуля не ест ничего зеленого. Ничего, никогда. Это для нее как для Самсона его волосы. Он не может отрезать их, иначе потеряет свою силу. А бабуля не может есть зелень. Она способна отыскать зелень в своей еде, когда мама пытается ее туда спрятать. «Я не собираюсь тратить свои последние пять минут на земле, поедая кроличью еду!» После того как она обнаруживает какие-то зеленые кусочки в еде, она долго-долго, словно в опере или вроде того, медленно вынимает их один за другим и выкладывает на стол рядом с тарелкой. Мама вздыхает, подбирает эту кучку и съедает ее сама, но не оставляет попыток обмануть бабулю, а бабуля никогда не дает ей себя обмануть. Бабуля не ест красный суп. Мама сварила нам борщ, а бабуля сказала:

– Я не буду есть красный суп.

– Почему это?

– Потому что я не ем красный суп!

Мама повторяет мне: «Не произноси слово „залет“, не говори эту фигню про жопу скунса, не говори „пилотка“, не говори „сральные билетики“». А когда бабуля смотрит «Зовите акушерку», мама говорит ей либо включать субтитры, либо ставить максимальную громкость, а не то и другое одновременно.

– Зачем включать и то и другое!

– Какая тебе разница, если я пользуюсь и тем и другим?

– На это тратится слишком много твоих чувств одновременно!

– Na oba! Это мое дело, как я использую свои чувства!

Каждый день бабуля теряет свои слуховые аппараты в одних и тех же местах. Я стараюсь складывать все ее разряженные батарейки в старую жестяную банку из-под тимьяна, чтобы отнести их в правильную часть мусорной свалки, но вчера мама была так вымотана тем, что репетировала и носила Горда двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, что по ошибке вытряхнула батарейки в соус для спагетти, и за ужином нам пришлось вылавливать их и складывать крошечными стопками рядом с тарелками, а в случае мамы – рядом с комками бумажных платочков, из-за того что она постоянно сморкается.

За ужином мама сказала, что не знает, почему она все время такая уставшая, ведь третий триместр должен быть периодом обновленной энергии. У нее даже нет сил играть в голландский блиц. Она сказала, что у нее должен наступить прилив энергии, чтобы навести порядок в доме и подготовиться к появлению Горда. Этот прилив энергии называется инстинктом гнездования.

– Он есть у меня! – сказала я. – Это же я все тут убираю!

Мама погладила меня по волосам и сказала:

– О, это так мило, у тебя инстинкт гнездования.

А это совершенно не мило. Не хочу иметь никакие инстинкты. Я сказала:

– Бабуля, послушай. Первый триместр, мистер. Второй триместр, мистер, третий триместр, мистер, и… вы вылезаете!

Бабуля меня не слышала. Она притворялась.

– Не испытывайте меня, мистер? – сказала она. Я выкрикнула все заново.

– Na kijnt! – сказала бабуля. Она все еще притворялась. Я закричала изо всех сил, и мама сказала:

– Суив! Да господи, блядь, боже!

Из бабулиной спальни доносятся непрерывные крики женщин, рожающих младенцев, или самих младенцев, которых заставляют рождаться, или людей, которых убивают, или людей, обнаруживающих тела убитых людей. Бабуля говорит, что британские женщины уж очень много кричат, когда обнаруживают мертвые тела.

– Я бы тоже кричала, – сказала я.

– Нет-нет, – сказала она. – Это же тело. Это nuscht!

Бабуля по пятнадцать минут занимается на тренажере «Газель», пока смотрит свои передачи. Между шагами она произносит «хо-о-о-о-о-о», а потом «goot, goot, goot. Gownz yenook». Только ее умирающие и мертвые друзья знают ее секретный язык. Она подхватывает фразы из своих телешоу и весь день тренируется на мне произносить их с британским акцентом. «Суив, д’оуогая, нам следует’ устуемит’ься на к’онт’инент’!»

На редакционной встрече бабуля сказала, что, если придется, я должна сказать себе «заткни свою пасть», чтобы не рассердить маму, потому что мама теперь как целый город, с Гордом и со всем остальным. Бабуля говорит, что, когда мама включает режим выжженной земли, наша единственная надежда на выживание – это укрыться в другой комнате и ждать, пока он не закончится. Чтобы Пифия перестала вещать в Дельфах. Бабуля говорит, что я должна попытаться превратить мамины пророчества в изящные гекзаметры, как это делали греки. Она говорит, что гекзаметр – это стихотворение, в которое встроено проклятие.

Бабуля знает маму с тех пор, как мама родилась в самый жаркий день в истории, до изобретения вентиляторов и кондиционеров. «В комнате была жаровня!» – сказала бабуля. «Кровь и огонь!» Она сказала, что во время родов доктор оказался