Книга Клан Одержимого - Адам Хлебов

как хозяйки домов внутри стен готовят свою стряпню. В целом городок оставлял впечатление милого местечка.

Я пригляделся к людям. Странная одежда, обувь на мужчинах.

Белые передники на женщинах и немаловажная деталь: на верхней одежде у людей отсутствовали карманы.

Я стал осматривать свой тулуп похлопывая себя по бокам, но так и не нашел карманов. Зато обнаружил на поясе красивый охотничий нож с деревянной ручкой.

Люди выглядели так, словно жители селения были родом из другой эпохи.

Может тут фильм снимают? Но ни камер, ни прожекторов с зонтами-отражателями, ни киношных фургонов, как правило, в изобилии присутствующих недалеко от места съемок, не было видно.

Впереди плелась тяжело груженая повозка. Под вязанками хвороста я сумел различить силуэты двух больших бочек. Рядом с повозкой, понурив голову неторопливо плелся огромный монах.

Я мог поклясться, что ширина его плеч достигала метра, а рост составлял два двадцать или около того.

Казалось, что он занимал больше места на узкой дороге, чем две его лошади, впряженные в телегу.

Я быстро догонял повозку. Поравнявшись с монахом мне почему-то захотелось его подколоть. Это была несвойственная дерзость.

— Батюшка, я вижу в этот раз вы нормально затарились винишком.

Монах остановился, посмотрел по сторонам и убедившись, что нас никто не видит грозно перевел взгляд на меня.

По его глазам я понял, что он размышляет о том раздавить ли меня как клопа прямо сейчас или растянуть удовольствие во времени.

— Не твое дело, псовое отродие! Я сейчас твою башку оторву и насажу ее на пику твоего деда! Тебе мало было отца?

Монах сделал проворный выпад и собирался отвесить мне тяжеленую затрещину, но я успел поднырнуть под его руку и через мгновение оказался впереди телеги. Я продолжал вприпрыжку пятится, обращенный лицом к повозке.

— Э, полегче батюшка, пупок развяжете, а то «винчик» не довезете до братии. Кстати, вы чудно разговариваете. Всего вам доброго.

— Ты святотатствуешь! Тебе это даром не пройдет, имей ввиду! Ты мне заплатишь, ох заплатишь…

Я развернулся побежал трусцой дальше. Он что-то кричал с спину про клан, про месть. Про то, что неминуемая кара настигнет меня. Но я подумал, что монах явно набрался горячительного из своих бочек перед дорогой и был пьян.

Ещё я пришел к выводу что меня все почему-то принимают за некоего Девитта, у отца которого были очевидные проблемы, возможно с местными попами.

Судя по всему, отца Девитта нет в живых. Это, во-первых. Во-вторых, я совершенно не помню, как я сюда попал.

Что же происходило со мной вчера и позавчера?

Стоп. У меня амнезия?

Я же помню, что меня зовут Савва Филатов, я сисадмин, из Пушкинского музея.

Мне казалось, что я точно помню свой последний рабочий день в музее, предшествующий сегодняшним событиям.

Но совершенно не помнил, как попал сюда.

Я почти добрался до главной башни городской ратуши, когда мои размышления прервал истошный крик женщины с параллельной улицы.

Я пока ее не видел, но слышал, что она кричит о пожаре.

Над моей головой оглушительно зазвонил колокол.

Из лавки у ратуши выскочил мужик лет сорока в одной шапке без верхней одежды и, свернув налево, бегом обогнул здание храма.

Я бросился за ним.

Могу поклясться, что меня влекло на пожар все что угодно, кроме любопытства.

Я ненавижу зевак и треш-стримеров, спешащих к месту аварий, пожаров, драк ради хайпа или безучастного присутствия.

Я вспомнил про свой телефон. Кстати, где он?

Я бежал в десяти шагах позади лавочника и думал о том, что он оставил лавку открытой без присмотра.

Мы миновали единственный квартал частных строений, и я увидел дом на отшибе метрах в ста пятидесяти от себя.

Из его дымоходной трубы в небо взметалось пламя в два человеческих роста.

Возле дома суетились мужчины.

Один приставил лестницу к крыше, и взобравшись на нее, сбивал языки пламени водой из подаваемых ведер.

Другие таскали ведра с речной водой, набираемой из проруби прямо за домом. Вокруг царил хаос.

Женщины ревели, и, раскачиваясь из стороны в сторону, держались за голову.

Одна безмолвно стояла на коленях, ее плечи тряслись и вздрагивали от немого плача. Лавочник, подбежав к дому истошно закричал.

— Фредерика, где Элайна? Дайте тулуп!

Стоящая на коленях женщина подняла лицо, оно исказилось от непереносимой душевной муки из глаз брызнули слезы.

Она не сумела ответить, слова комом застряли у нее в горле.

Лавочник, не останавливаясь на бегу выхватил предоставленный кем-то тулуп, накинул его себе на плечи и прикрывая дыхательные пути согнутой в локте правой рукой, выставленной вперед, ринулся внутрь горящего дома.

Я отбросил пику в сторону и устремился за ним, но чья-то сильная рука перехватила меня вдоль пояса и увлекла назад.

Из открытой двери, за которой скрылся лавочник меня обдало жаром. Повалил густой сизый дым.

— С огнем отцы воюют, а без отцов дети горюют! Не лезь, сгореть всегда успеется…

Я увидел, как окружающие повернулись к тому челу, который меня перехватил и осуждающе посмотрели на него.

Он отпустил меня и отступил на шаг.

— Прости, меня Девитт, я не хотел. Я тебя не сразу узнал в суматохе.

Я зло зыркнул на человека, который просил у меня прощения.

— Бог простит! — Вырвалось у меня из груди. Я посмотрел на дымоход.

Пламя не унималось ни на секунду. Раскалённые кирпичи шипели, а выплескиваемая вода мгновенно превращалась в пар.

— Пена нужна, так не затушишь. У кого-нибудь есть огнетушитель, есть гараж у кого-нибудь поблизости? Почему пожарные так долго едут? — возмущено посетовал я. Некоторые посмотрели на меня недоумевающе.

Я был крайне возбужден. Я видел, что вода не помогает тушить пожар.

Лавочника не было достаточно долго, и я начал испытывать тревогу за него — сквозь окна стало видно, что огонь охватил все внутренние помещения.

"Как назло. Декабрь. Нет дождя! Вот бы сейчас пошел сильный ливень!" досада от того, что не могу ничем помочь прожигала меня. Я посмотрел на небо.

— Дождя бы…

И вдруг сверху словно включили душ. Сильный ливень застучал по крышам и начал хлестать нас по волосам, щекам, одежде. Я рассмеялся.

— Хоба-на! Магия!

Люди вокруг меня переглянулись и отступили на шаг.

По-моему, мои слова показались им странными и я замолк. Я почувствовал какую-то нарождающуюся силу внутри, но не придал ей значения.

Вдруг из открытых дверей из клубов показался полыхающий тулуп, накинутый на голову и плечи лавочника. На руках он нес девушку без сознания.

Я вовремя бросился навстречу, потому что, выйдя из дома, мужчина зашелся раздирающим легкие