Книга Доброе слово - Эва Бернардинова

давно нет на свете.

И лишь после всего я — автор нескольких книг. Окончив учебу, я уехала из Праги вслед за мужем на строительство плотины, в деревню, где мы живем и поныне. Здесь — мой дом, мой мир со своими светлыми и теневыми сторонами.

Писать для меня прежде всего означает — исповедоваться в том, что меня терзает и мучит (неудовлетворенность в любви или печаль, которые так удивительно переплетаются с горячей радостью материнства). Таковы были поэтические сборники «Солнцеворот» и «Райское древо». Позже я написала рассказы о людях, строивших плотину и изменивших лицо края. Так появился сборник рассказов «Доброе слово». За ним возникла книга «Мальчишки, девчонки и рига». Ее я люблю, потому что она доставила радость читателям.

Все, о чем я пишу, связано с моей семьей и с краем, расположенным в средней части Влтавы. Я считаю семью чрезвычайно драматической частью общества. Это не место, где скрываются от общественной жизни, от всего, что терзает наш мир, напротив, — я считаю, что семья — это такое пространство, где все наши проблемы непосредственно отражаются на живых, непосредственно зависимых друг от друга людях. На мой взгляд, в семье все интересно: и прекрасное и дурное. И когда летят пух и перья, и когда мы, собравшись за столом, весело смеемся, спорим о будущем мира, о необходимости убирать квартиру или о степени резкости, которую тот или иной может себе позволить. Чем старше я становлюсь, тем больше нуждаюсь в юморе и ценю его. Сметь, ничего не опасаясь, быть откровенной и такую же потребность рождать в людях я считаю величайшим счастьем.

Отношение к старикам, к детям и то, как мужчина и женщина исполняют свои родительские обязанности, для меня служат определением их уровня нравственности. Длительная семейная жизнь очень трудна. Но это единственное место, где учатся любить. Поэтому семья — такой простор, где рождается поэзия.

Доброе слово

За деревней, на холме, который был гораздо выше холма с церквушкой, какие обычно встречаются в наших деревнях, стоял домик.

На таком месте у нас никто бы церковь не поставил, здесь разве что суд над ведьмами вершить пристало.

Но место было красивое.

Подножие холма заросло густой травой… Деревенские дети играли здесь, но всегда только внизу. Выше, где раскинулись кусты шиповника и терновника, никто не забирался. А туда, где шиповник переплетался с черной бузиной, и подавно. Там, в зарослях, и стоял этот самый домишко. Из деревни его совсем не было видно.

Деревенские любили смотреть, когда холм зацветал. Сначала черешня, за ней — терновник, а уж потом — груши. Деревья росли вперемежку. Люди сюда заглядывали, но гулять ходили в другие места.

Солнце здесь появлялось рано. Раньше, чем в деревне. Оно походило на мальчишку, который торопится к тете, и ему не терпится услышать, как она скажет, что он подрос за то время, пока они не виделись, и какой он стал красивый. Солнце походило на мальчишку, спешащего получить подарок.

Раннее утро… Птичка пискнет где-то и снова уснет. И деревья еще спят.

Но парень уже не в силах ждать. Он будит птиц и разгоняет их в разные стороны. Уже звенит веселый посев дня! Все пробуждается.

Только в домике до сих пор тихо.

Мальчишка топчется у порога, приглядывается, что тут нового. Бузина предлагает ему свои гроздья, похожие на булочки. Шиповник смеется, будто девушка после колкого поцелуя… и все в росе, а небо словно незабудка…

Восторг и радость наполняют молодое существо, и на какое-то мгновение паренек — вне себя от блаженства.

Потом он перескакивает дворик и идет вдоль стены к окну. Прижимается к нему: вставайте, тетенька! Это я, солнышко!

Терина проснулась и сразу сжала правую руку. Нащупала топорик. Все в порядке. Она чувствовала, что вообще все в порядке. Все. Ей было тепло-тепло. Но спать она больше не будет, выспалась всласть. Она улыбнулась чему-то в окне.

— Ну и дрыхли мы! — зевнула она во весь рот. — А теперь пора, пора вставать! Попируем сегодня!

Собаки живо попрыгали вниз с кровати. Только самый маленький, рыжий песик спал себе, в ус не дуя.

— Адольфик, — ласково обратилась к нему хозяйка, — а ты что?

Она осторожно высвободила левый локоть и положила русую голову на соломенный тюфяк.

— Вы только посмотрите на него, этакого ленивца.

Собаки подмигнули Адольфику, — он теперь один блаженствовал на целой постели, — и выстроились у двери.

Хозяйка встала, почесалась и шагнула навстречу белому дню.

Собаки носились во дворе, а она разглядывала небо. Его словно вымели, это небушко!

Птицы носились над бузиной, туда-сюда, к домику и обратно; она с изумлением наблюдала за их легкими перелетами. Вот принеслись куры, вытянув шеи.

— Кыш, бесстыдницы! Не кормить же вас теперь! Сами ищите, лапы-то у вас на что?

Двери скрипнули. А, барин выспался!

Адольфик побежал ей навстречу, но внезапно дернулся назад, словно о чем-то забыв. «Э, да у тебя лапки еще заплетаются!»

Песик поднял нос и улыбнулся. Его шкурка на солнце так и сверкала!

— Очень тебе идет этот наряд, Адольфик, — похвалила его Терина, и щуплый Адольфик взлетел вверх, словно белка. Но хозяйка не стала его ловить — пусть себе шлепнется на землю.

— Еще чего, — сказала она, — этак мы ничего не поспеем сделать, мой золотой… Тебе ведь известно, что сегодня мне нужно сходить за мясом!.. Пойдем, — произнесла она выразительно, — посмотрим, как они поживают там внизу.

Терина раздвинула заросли.

— У них туман, — улыбнулась она, — а у нас здесь солнышко. Да чего там… просто рай! — и обратила благодарный взгляд к небу.

Потом обошла дворик, обогнула крапиву, постояла над полюшком ромашек… Молодая бузина, как-то незаметно поднявшись у самой избы, уже начала доставать до крыши.

— Ну и силища у тебя! — одобрила ее Терина. — В один прекрасный день ты повалишь крышу, и дождик намочит мне нос!

Она склонила седоватую голову к кипенно-белым соцветиям.

— Вот это запах! Но мышам он придется не по вкусу. Можно было бы пожарить несколько цветов, мелькнуло у нее в голове, конечно, если только найду яйца…

Она заглянула во все места, где любили нестись куры, но обнаружила всего-навсего одно яйцо. Из-за одного яйца не станешь ведь растапливать печь. Она расколола скорлупу и выпила содержимое. Потом засунула скорлупки одну в другую и положила белую кучу возле дверей. Будь я воробышком, мне бы этого хватило.

Взяла метлу и раза два прошлась ею по двору, увидела ромашку, пробившуюся средь камней на пороге.

— Ты редкая гостья, — присев на корточки, она отвалила плоский камень, — и местечка