Книга Нора - Хироко Оямада

прессовало, что у нее случилось на этой почве нервное расстройство. Ей пришлось лечиться, потом она уволилась и в итоге попала в нашу контору. «Но как же хочется все бросить и уйти… Может, мой тоже наконец отличится и его куда-нибудь переведут? Мацуура, а что там с работой? Будешь искать?» — «Собираюсь, но там совсем деревня… Родители мужа вроде пока что пускают нас бесплатно пожить в доме, который обычно сдают. Как-нибудь устроимся там, думаю». — «Обалдеть! Значит, ты теперь домохозяйка?! — Она уставилась на меня в изумлении. — Боже, это же мечта!» Какая еще мечта? «Мечта?» — «А разве нет? Тебя всем обеспечивают, а ты сидишь дома, занимаешься себе домашними делами. Печешь хлеб, возишься в саду с цветочками… везет же людям!» Приятельница повертела головой туда-сюда, одернула форменную жилетку и провела руками по талии, а затем поднесла руки к глазам и внимательно изучила ногти. Раз в месяц она делала гелевый маникюр в салоне: за несколько недель ногти отрастали, и ей нужно было снова идти в салон, чтобы их покрасить. При этом у нее была дурная привычка машинально соскребать лак, которую она сама, кажется, не замечала. Сейчас баклажановый цвет уже где-то на две трети сошел с ногтей, украшенных по краям небольшими прозрачными камушками. Это выглядело очень по-панковски. Она говорила, что, вообще-то, маникюр стоит шесть тысяч иен плюс еще сколько-то за наклеенные камушки, но в салоне работает ее подруга, поэтому ей выходит заметно дешевле. Я иногда красила себе ногти сама, но кутикулу не обрезала, и получалось не очень красиво. Что же до камушков, то мне не настолько хотелось видеть их у себя на ногтях, чтобы платить за это несколько тысяч иен.

«Вот бы когда-нибудь в жизни хоть ненадолго стать домохозяйкой… Ой, а вдруг… Ты, случайно, не беременна?» Я покачала головой. На работе кроме этой приятельницы я больше почти ни с кем не общалась — разговоры со штатниками, наверное из-за моей застенчивости, вообще никогда не клеились, — но даже с ней мне как-то не очень-то хотелось беседовать по душам. А она, уж не знаю почему, все время рассказывала мне о своих переживаниях и невзгодах. Я знала, больше всего ее беспокоит то, что, работая внештатно, она так и не выйдет замуж и не сможет родить ребенка. «Это ужасно, — обычно говорила она. — Что же мне делать?» В общем, было ясно, что просто покачать головой — это не вариант. Поэтому я как можно убедительнее сказала: «Вовсе нет!» Она помыла руки, протерла насухо декоративные камушки на ногтях. Они, видимо, были приклеены намертво и держались до последнего, несмотря на сошедший во многих местах лак. «Значит, нет. Ну зато, как уволишься, у тебя будет куча свободного времени — ты, наверное, сразу забеременеешь. Обязательно мне тогда скажи! Обязательно! Я в какую хочешь даль к тебе приеду!»

Она, похоже, сочувствовала мне, уверенная в том, что я, как и она сама, страстно мечтаю о ребенке и раз уж после стольких лет замужества все еще не родила, то меня можно только пожалеть. В разговоре со мной она всегда исходила из этого, а я не могла найти подходящего момента, чтобы ее разубедить. На самом деле у меня не было навязчивой идеи родить ребенка. Но и навязчивой идеи не рожать тоже не было. Дети даются на небесах — родится так родится, нет так нет. «Но вообще-то, имей в виду, что если ты собралась рожать, то лучше все-таки работать, чем быть домохозяйкой. Тебе тогда еще и денег дадут. От государства или от префектуры какое-то пособие полагается вроде бы». — «Вот как?» — «Правда, я не знаю, может, для штатных сотрудников — одни условия, а для внештатных — другие». Приятельница посмотрела на свое отражение в зеркале и пару раз провела пальцами по бровям. Для человека, который готов тратить деньги на маникюр с камушками, макияж у нее был довольно скромный. Наверное, при таких крупных чертах лица косметика — и правда лишнее. У нее были двойные европейские верхние веки и длинные, отбрасывающие тень прямые ресницы. На виске — большая родинка, но в целом кожа хорошая, чистая. Только во рту полно металлических пломб, которые сразу становились видны, стоило ей улыбнуться. «Но по-любому, если вы оба штатники — это лучше всего, и в социальном плане, и для семьи». — «То есть, если тебе сейчас предложат снова работать в штате, ты согласишься?» — «Кто, я? Конечно соглашусь!» Она энергично кивнула.

В обеденный перерыв все женщины-штатники идут обедать в какой-нибудь ресторан или закусочную, а внештатники всегда обедают в конторе. Это что-то вроде негласного правила. В том смысле, что штатный сотрудник ест в конторе, только когда у него реально много работы или если с тем, с кем он обычно ходит вместе обедать, что-то произошло. Ничего личного, конечно. Среди штатников тоже есть хорошие люди, просто положение у нас разное. У одних — бонус шестьсот-семьсот тысяч, у других — тридцать. Что тут говорить? До возвращения штатных сотрудниц с обеда еще минут пятнадцать. Так что в туалете пока тихо: штатницы, желающие почистить зубы после ланча, подтянутся сюда чуть позже.

Приятельница сказала с возмущением: «Ведь мы же делаем ту же работу, что и они. А в благодарность — конвертик. Могли бы и нормальный бонус заплатить. Я согласна и в командировки ездить, и в корпоративах участвовать. Ну вот скажи, разве не обидно? Если я, к примеру, вот чисто гипотетически, забеременею, то буду как миленькая работать до тридцать восьмой недели, а потом меня уволят и обратно возьмут через год, если только мое место еще будет свободно. Но возьмут-то все равно не на полную ставку. А если к тому времени уже кого-то вместо меня наймут, то контракт мне никто возобновлять не будет. Но штатникам при этом полагается годовой отпуск, причем оплачиваемый! И потом еще три года укороченный рабочий день. И бонусы им всю дорогу платят, хоть и не полную сумму, но все равно, им к тому же еще и муниципалитет какую-то субсидию выплачивает. А мы как будто и не люди вовсе. Короче, я согласна, чтобы меня взяли в штат. Погоди-ка, Мацуура, а ты, что ли, не хочешь получить постоянное место?» — «Не то чтобы не хочу, но если придется еще больше работать…» — «Слушай, а тебе сколько за сверхурочные заплатили в прошлом месяце?» Приятельница повернулась и посмотрела на меня. От ее только что почищенных зубов пахнуло ментоловым ароматом — она