Книга Аэросмит. Шум в моей башке вас беспокоит? - Стивен Тайлер

ты слышишь о гендере бога от ребенка, что я даже никогда в этом не сомневался (неудивительно, что я так часто смотрю Опру).

Мама была свободной душой, она опередила всех хиппи. Она любила народные предания и сказки, но ненавидела «Звездный путь». Она часто говорила: «Зачем ты это смотришь? Все истории из Библии… их тут просто пересказывают. Открой Библию!», а я думал: «Ну да, как раз этим я и хочу заниматься, когда курю в компании Спока». Кстати, именно поэтому подростки сегодня говорят: «Да пофиг». Но знаете – и это я могу признать только в пьяном угаре – ОНА БЫЛА ПРАВА!!!!! «Я, робот» Айзека Азимова, «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли – они оттуда черпали вдохновение. Точно так же, как Элвис вдохновлялся Сестрой Розеттой Тарп (я настаиваю, чтобы вы послушали ее на ютубе сейчас же), Эрнестом Таббом, Бобом Уиллсом и Роем Орбисоном. А они, в свою очередь, породили битлов, те породили стоунов, а те – Элтона Джона, Марвина Гэя, Кэрол Кинг и… Aerosmith. Так что изучай историю рока, сынок. Это Библия блюза.

* * *

Мне было три года, когда мы переехали в Бронкс, в многоквартирный дом на Нетерленд-авеню, 5610, прямо за углом от того места, где жили герои комиксов, Арчи и Вероника (видимо, тогда я должен быть Джагхедом). Мы жили там, пока мне не исполнилось девять – на верхнем этаже, и вид оттуда открывался потрясающий. Жаркими летними ночами я вылезал из окна на пожарную лестницу и притворялся Человеком-пауком. Гостиная была волшебным пространством. Она фактически была два с половиной на три и шесть ветров! В углу стоял телевизор, который казался крошечным по сравнению с папиным роялем Steinway. И вот он сидел за роялем, занимаясь по три часа в день, а я под этим роялем строил свой воображаемый мир.

Это был музыкальный лабиринт, где даже трехлетнего ребенка можно было утащить в страну психоакустики, где такие существа, как я, могли заблудиться, танцуя между нотами. Я жил под этим роялем и по сей день люблю теряться под космическим колпаком всего сущего. Залезать в него. Помимо изучения всех наночастиц, я хочу знать о том, что живет внутри триады… а не НАПИВАТЬСЯ до чертиков! Про психо я уже точно все понял… теперь надо разобраться в акустике (хотя я написал небольшую песенку под названием Season of Wither («Сезон увядания»)).

И там я вырос – под роялем, слушая и живя в нотах Шопена, Баха, Бетховена и Дебюсси. Оттуда я и взял мотив песни Dream On. Папа закончил Джульярд и в итоге играл в Карнеги-холл; когда я спросил его: «А как попасть в Карнеги-холл?», он ответил, как итальянский Граучо: «Занимаясь, сын мой, занимаясь». Рояль был его женой. Для него каждая клавиша на этом рояле обладала своим характером и эмоциональными вибрациями. Он играл не механически. Боже, да каждая нота была для него сродни первому поцелую, и он играл музыку так, словно она была написана только для него.

Я помню, как заползал под рояль, водил пальцами по деке и впитывал ощущения. Она была немного пыльной, и, когда я смотрел вверх, пыль осыпалась и попадала мне в глаза – пыль столетней давности… пыль старого рояля. Она падала мне на глаза, а я думал: «Ух ты! Пыль Бетховена… то, чем он дышал».

Это был полноценный рояль Steinway, а не какая-то игрушка в углу, – большой сияющий кит с черно-белыми зубами, плавающий на дне моего сознания и поющий из глубин странные мотивы, которые взялись непонятно откуда. «Двадцать тысяч лье под водой» даже рядом не стояли.

Мама была свободной душой, она опередила всех хиппи. Она любила народные предания и сказки, но ненавидела «Звездный путь».

Потом я снова приехал на Нетерленд-авеню, 5610. Я постучал в дверь 6G, моей старой квартиры. Прошло уже много лет, и дверь мне открыл пьяный мужчина в трусах и майке.

– Папа? – спросил я. Он наклонил голову, как собака Ниппер.

– Привет, я… – хотел я поздороваться.

– А, я знаю, кто ты, – сказал он. – Из телека… Что ты тут делаешь?

– Я раньше здесь жил, – ответил я.

– Так поднимите мне арендную плату! – сказал он.

И вот я зашел и огляделся, и разве нам всегда не кажется, что места, в которых мы выросли, такие маленькие по сравнению с тем, какими они казались тридцать лет назад? Боже, кухня была крошечная, полтора на два! Спальня, в которой я рос с моей сестрой Линдой, родительская комната, выходящая во двор, – там даже имидж не сменить, куда уж штаны. Как папа вообще захреначил этот рояль в гостиную? Так странно было видеть ту же самую малюсенькую квартиру с еще более крошечным черно-белым телевизором, на котором я с открытым ртом смотрел передачи типа «Клуб Микки Мауса» и «Великолепный мир цвета», которые вышли 27 октября 1954 года. В три года я рос под роялем, а к шести годам увидел, как мой черно-белый телевизионный мир превращается в цветной – этого было достаточно, чтобы подготовить меня к жизни. И я как можно скорее хотел окунуться в нее с головой.

Мой папа играл те сонаты с таким чувством, что у меня все кости звенели. Когда ты слушаешь такую музыку от начала до конца день за днем, она отпечатывается в подсознании. Эти ноты звенят в твоих ушах и мозге. И поэтому всю оставшуюся жизнь твои эмоции легко могут неосознанно перетекать в музыку.

Большинство людей, мечтающих о золоте – ищущих чувство восторга, – сначала находят его в своей сексуальности; потом наступает оргазм и – вжух, все кончено. А теперь представьте, что кто-то может искать свою судьбу. Он натыкается на пещеру и из чистого любопытства решает в нее залезть – там все сияет и блестит, и первый раз в жизни я оказался в хрустальном дворце Супермена на Северном полюсе, от стен которого отскакивали крики при родах матери-земли.

Я не знал, что слышу, и тогда еще не понимал, откуда идет звук. Но это неважно. Я хотел быть частью этого. Но я понятия не имел, что и так уже был. Это чистая магия. Мой папа воспроизводил эти хрустальные крики, играя ноты сонат. Это было похоже на что-то среднее между Имой Сумак и песнями горбатых китов – и эти божественные звуки омывали меня.

Папа только недавно приходил ко мне – ему сейчас девяносто три! Я сел рядом с ним за рояль, и он сыграл «Лунный свет» Дебюсси. И это было намного сильнее, чем все, что я когда-либо написал или напишу.