Книга P.S. Я тебя ненавижу! - Елена Усачева

Учительница высокая и худая, но голос у нее такой, что мурашки бегут по спине. Ой, как страшно. Эля понесла дневник к учительскому столу. От несправедливости щипало в переносице. Кричать бессмысленно, ничего не докажешь. Надо мстить, так же цинично и жестоко.

Чтобы избавиться от несправедливого замечания в дневнике, Алка предложила вырвать страницу. Дернули неудачно. Вечером пришлось объясняться с отцом.

Папа сидел в кресле, устало постукивал дневником по коленке. Перед Элиными глазами мелькал Микки-Маус, наклеенный на обложку. Мышонок улыбался, хитрые глаза смазанно скакали туда-сюда.

— Так не бывает, — словно на последнем издыхании говорил папа. — Ты не виновата, а все на тебя свалили.

— Просто он дурак.

Оторвать взгляд от наклейки не было никакой силы, а потому в глазах уже рябило от двадцати пяти ушей, хвостов и белых манишек.

— Он один дурак или все?

— Один.

Эля отвернулась.

Зачем-то вспомнилась лошадка из карусели. Родители тогда не ругались, сказали, сама виновата, зачем взяла в школу. И в какой-то момент ей показалось, что утром карусель в портфель она положила только для того, чтобы Максимихин ее сломал. Что ей самой было приятно такое внимание. А ведь ничего такого не хотела, всего лишь похвастаться.

— Саша не может ни с того ни с сего задевать тебя. Наверное, ты сама от него что-то хочешь.

Ну, конечно, это любовь! Папа, а туда же! Какая любовь к этому ненормальному?

Стало обидно и как-то сразу жарко. Эля засопела, пытаясь сдержать слезы. Нос хлюпнул.

— Ну, ну, ну, — растерялся отец. — Он виноват, он.

Папа сгреб Элю в охапку, усадил на колени. А она все сгибалась, пытаясь свернуться в клубочек — когда тебя мало, то и беда твоя уменьшается.

С этого момента ей уже не хотелось никому мстить. Месть выходила какая-то неправильная. Если смотреть по фильмам, тот, кто мстит, получает от этого удовольствие. А тот, кому мстят, страдает и каждую минуту просит прощения. Розовощекий откормленный Сашка на страдающего не тянул.

Эля постоянно теперь смотрела на него, потому что сердобольная Ирина Александровна на последнее полугодие началки посадила их вместе. Довольный Максимихин в наглую списывал, таскал конфеты из бокового кармашка рюкзака. Эля колошматила его по острому плечу кулаком, тыкала карандашом в бок, забрасывала учебники за учительский стол, шуршала бумагой, когда он отвечал. Сашка улыбался. Все время криво, как истинный злодей. Дергал одним углом рта, обнажал кривые зубы. Вокруг глаз собирались морщинки. Кожа, как всегда, шелушилась.

Максимихин не оставался в долгу. Он ставил Эле подножки. Обрывал вешалки на куртках, выкидывал в коридор ластики, ронял тетради.

Алка скалила зубы в улыбке и обещала новую месть. Страшную. Кровавую.

Расставаться с начальной школой было не жалко — новая, почти взрослая жизнь обещала большее, манила круглосуточным удовольствием и безграничной радостью.

Переход в среднюю школу принес с собой неожиданное разделение на касты. Класс стремительно расползся по группкам. К шестому классу Когтев с Борисовым айсбергом уплыли в Антарктику двоечников. Сашка с Лехой пробились в лидеры. При этом пришлось немного подраться с Гариком Арзумовым. И не было больше рядом Ирины Александровны, способной любое недовольство объяснить влюбленностями. Стройная шеренга отличников замкнулась на Машке Минаевой и Севке Костылькове. Эля с Алкой болтались в середняках, что Дронову страшно злило. Ей все казалось, что их норовят столкнуть в изгои, к Арзумову и Хоплину, и надо было что-то делать, чтобы вырваться из болота.

— О! Смотри, какая лапа!

В руках Максимихина была кукла. Старая немецкая кукла, еще мамина. В парике. В бальном платье, в снимающихся сапожках.

— А чего трусы не стринги? — вертел куклу Сашка. — А чего в парике? Лысая?

— Сам ты лысый! — негромко ответила Эля и попыталась забрать игрушку.

— Всю жизнь с протянутой рукой!

Кукла взлетела в воздух. Эля прыгнула, но ее сбили, и уже с пола сквозь слезы она смотрела, как кукла переходит из рук в руки. Как задирается юбка, рвется тонкая сетка парика. Казалось, что она слышит, как щелкают, открываясь и закрываясь, пластмассовые глазки. Зеленая радужка с блесткой.

Кукла ударилась об пол. Глазки закрылись. Эля юркнула между ног, подцепила игрушку за короткие волосы.

— Стоять! — на белое платье наступил серый ботинок. Максимихин нагнулся, чтобы поднять добычу. — Не уйдешь!

— Отдай! — Эля стукнула кулаком по противной ноге и потянула куклу на себя.

— Щаз! — Сашка резко придвинулся, подтаскивая к себе куклу за платье.

Кукольная рука вырвалась из пальцев, содрав кожу. Эля еще успела перехватить за пластмассовую голову. Максимихин рванул за вытянувшуюся ногу.

— Сломаешь!

Улыбка, кривые зубы, рыжеватый чуб, упавший на глаза.

— Пусти! — вскрикнула Эля.

— Держи! — хохотнул Сашка, дергая игрушечную ногу так, что появилась резинка. Она дрожала. Прыгал перед глазами узелок.

Эля догадалась, что сейчас будет, — отпустит. Оттянул, чтобы больнее ударить.

И ничего не успела сделать.

Кукла ударила по руке, ухитрившись найти самые больные точки. Треснула пластмасса.

Глаза закрыты. Нет больше блестяшки. Голова вмялась в туловище, расколов тело до белых трусиков. Шея гнется, проваливаясь в трещину.

— Сама виновата! Я же говорил, не тяни.

Ярость закипела в переносице, плеснула кипятком в глаза.

— Гад!

Знала, что бесполезно, но все равно бросилась. Замахнулась куклой.

— Щаз испугаешь, — прикрылся рукой Сашка.

Голова у куклы оторвалась.

— Запчасти теряешь, — увернулся от удара Максимихин.

— Ненавижу! — кричала Эля, колотя противника по подставленному плечу. — Убью!

— Сначала я! — орал в ответ Сашка.

Он как-то ловко вывернул из ее рук куклу и забросил под парту.

— Достала уже! — рявкнул в лицо. — Кикимора болотная!

— Сам ты болотный!

Эля смотрела на задранную юбку игрушки, на испачканную ткань, на беспомощно приподнятую ногу.

— Держи, — Алка подала порванный парик. — Не надо было в школу приносить.

— Ой! Влюбленные ругаются, только тешатся, — фыркнул Лешка.

За два года он не вырос, зато раздался в плечах — шел уже на первый разряд по плаванию.

— Дурак! — погрозила кулаком Эля.

Подхватила куклу и побежала из класса.

Ирина Александровна! Где вы? Почему не пришли? Почему не разняли? Почему не сказали свое заветное — от любви до ненависти один шаг. Сейчас она сделает шаг в противоположную сторону. К ненависти. К ярости.