Книга Ариэль - Силвия Плат

Порез

Посвящается Сьюзан О’Нил Роу

Вот номер так номер —

Свой палец вместо луковицы!

Почти отхватила кончик,

Не считая тонкого

Лоскутка кожи,

Макушки шляпы

Мертвенно-белой,

А ниже – кровавый плюш.

Маленький паломник,

Индеец содрал с тебя скальп томагавком.

Твой турецкий молитвенный коврик

Теперь развернулся

Прямо от сердца.

Я на него ступаю,

Потрясая своей бутылкой

Розового шампанского.

Мне есть что отметить.

Из пореза-окопа

Выбегают миллионы солдат,

И на каждом – алый мундир.

На чьей они стороне?

О, мой гомункул,

Больна я.

Проглотила таблетку – убить

Чувство,

Тонкое, словно бумага.

Диверсант.

Камикадзе юный —

Пятно на твоем газовом,

Ку-клукс-клановском,

Старом платке,

Растекаясь, темнеет. Когда

Шарообразная мякоть

Твоего сердца

Вступает в битву с маленькой

Мельницей тишины,

Как ты подпрыгнешь,

Раненый ветеран,

Грязная девчонка,

С пеньком вместо пальца большого.

Вяз

Посвящается Рут Фейнлайт

Я знаю дно, так она говорит, я изучила его корнями:

И этого ты боишься.

Да не боюсь я – я там бывала.

Ты море ли слышишь во мне,

Рокот его недовольный?

Или глас пустоты – безумье свое?

Любовь – это тень.

Как лежишь ты и плачешь после!

Слушай подков ее стук – прочь унеслась,

                                                                                         точно лошадь.

Я буду скакать на ней ночь напролет, галопом,

Пока голова твоя камнем не станет

                                                       и тонким дерном – подушка,

Звучащая эхом.

Или мне подарить тебе звуки ядов?

Дождь идет в тишине великой.

Плод его – металлически-белый, словно мышьяк.

Я страдала от зверств закатов.

Сожжена до корней —

Мои алые нити горят и топорщатся, точно проволока.

Я рассыпаюсь в осколки, что парят,

                                                                            словно клубы дыма.

Ветер подобной силы

Не переносит свидетелей: придется кричать.

Да и луна беспощадна: цеплялась,

Волокла жестоко в бесплодье.

Ее сиянье меня пугает. Или, может, ее я схватила?

Я ее отпускаю. Да, я отпускаю ее —

                                                                        плоской и умаленной,

Как пациентку – после операции трудной.

Будто твои ночные кошмары владеют мною,

                                                                                       одаривая меня!

Во мне поселился крик.

По ночам он рвется наружу,

Ищет, сверкая когтями, в кого бы влюбиться.

Меня пугает темная тварь,

Что спит у меня внутри:

День напролет ощущаю шевеленье крыл ее мягких

                                                                                        и тихую злобу.

Мимо бегут облака, исчезают.

Бледные, невозвратные – они не любви ли лики?

И этим вот я занимаю свое сердце?

Большее знание мне недоступно.

Что это, что за лицо —

Лицо убийцы в путаной рамке ветвей?

Шипит кислотой змеиного яда,

Парализует волю. Это – отдельные, тихие неудачи.

Они убивают. Убивают. Убивают.

Ночные танцы

В траву упала улыбка.

Необратимо!

Как затеряются твои танцы ночные —

В математике, может?

Так изящны прыжки и спирали —

Они, конечно же, неустанно

Бродят по миру, и мне не придется сидеть здесь,

Навеки лишенной дара лицезреть красоту, дара

Вздохов твоих легких, промокшей травы,

Аромата твоих скольжений и лилий, лилий.

Их плоть кровных уз не знает.

Холодные личности складки, каллы,

Себя украшающий барс —

Пятна на шкуре и вихрь лепестков жарких.

Сколько пространств должны

Пересечь кометы,

Сколько прощаний и слов равнодушно-холодных!

Твои движенья спадают с тебя, осыпаясь, —

Человечные, теплые, – после их розовый свет

Трескается, как корка, и кровью исходит

Сквозь забывчивость черных небес.

За что мне даны

Эти светочи, эти планеты,

Что падают, будто благословенья

                                                             и снежные хлопья,

Белые шестиконечные звездочки —

На веках моих, на губах, волосах.

Касаются. Тают.

Нигде.

Октябрьские маки

Совладать с такими юбками не под силу даже

                                                           солнечным облакам —

Что ж говорить о женщине в «Скорой помощи»,

Чье алое сердце сияет через халат гордо

                                                                             и откровенно.

Дар, дар любви,

Совершенно

Не прошенный небом,

Поджегшим газ угарный, что бледно горит,

И глазами,

Застывшими под шляпами-котелками.

О Боже, да что я такое,

Чтоб эти недавние рты все вскрикнули разом

В лесу морозов, на васильковой заре!

Берк-Пляж

(I)

Вот, значит, море – великое отступленье.

Как помогает солнца бальзам моему жару?

Неоновые шербеты, вынутые из морозилки

Бледными девушками, странствуют сквозь эфир

                                                                  в опаленных руках.

Почему тут так тихо? Что они все скрывают?

У меня есть ноги, я двигаюсь и улыбаюсь…

Убивают звуки движенья песчаные дюны;

Их – мили и мили. Приглушенные голоса —

Дребезжащие и потерянные, вполовину

                                                                                былой силы.

Линии зренья, обожженные лысым пейзажем,

Стреляют назад, как резинка рогатки,

                                        и владельцу же делают больно.

Что ж удивляться, что