Книга Ложка - Дани Эрикур

моя мать, стоящая перед духовкой. — Когда я умру, ты тоже будешь вести такие разговоры?!

Я бросаю на нее быстрый взгляд, потрясенная мыслью, что и мама может умереть раньше бабушки. Нет, это совершенно не в порядке вещей.

Нану замолкает и внимательно слушает Ала, прилежно повторяющего урок, — tristwch, galar, cwynfan и так далее. Внезапно посреди этого речитатива я улавливаю слово crachach. Оно не имеет отношения к скорби, точнее, если и имеет, то очень косвенное. Так валлийские националисты именуют своих англизировавшихся сограждан. Именно ради того, чтобы никто не посмел назвать меня crachach, Нану с детства занимается со мной валлийским. Звезд с неба я, конечно, не хватаю, но кое-каких успехов достигла. А еще я изучаю французский, правда, сама не знаю зачем.

Нану и Помпон — мамины родители. Она валлийка, он англичанин. То же самое, только в прошедшем времени, можно сказать о моих бабушке и дедушке с отцовской стороны — она была валлийкой, он англичанином. Однако на этом сходство между родителями моих родителей заканчивается. Нану из Северного Уэльса, она дочь и внучка шахтера. Бабушка по отцовской линии была южанкой, дочерью и внучкой нотариуса. Помпон — самопровозглашенный социалист, который любит говорить, что Бог и королевская власть прокляты. Дед по отцовской линии был солдатом, и точка. В довершение упомяну, что Помпон обосновался в Уэльсе ad infinitum[5] а бабушка с папиной стороны, стопроцентная crachach, предпочла жить и умереть в Оксфорде. В 1969 году ее затоптало на лугу коровье стадо. В семье говорят, что мой отец унаследовал ее улыбку, а я — ноги.

Я, разумеется, предпочла бы улыбку.

Мама потеряла голову от папиной улыбки на джазовом фестивале в Бристоле. Оркестр заиграл какую-то усыпляющую композицию. Придавленная тяжестью материнства (за ее спиной, обтянутой тканью битниковской расцветки, ерзал Дэй, а в утробе сосал большие пальцы Ал), мама принялась считать зрителей в красном, чтобы не заснуть прямо во время концерта. Мой будущий отец, одетый в синюю рубашку (кстати, он был старше мамы на двадцать три года, но в то время находился в добром здравии и выглядел молодцом), поймал ее взгляд и улыбнулся. Под воздействием этой улыбки у матери отошли воды. Через два часа она разрешилась от бремени. Мой будущий отец присутствовал при этом событии. Отец Ала в то время ловил рыбу в открытом море. Отец Дэя давно не давал о себе знать.

Иногда я думаю, что, если бы джазмены грянули бодрую, воодушевляющую мелодию, Ал не появился бы на свет раньше срока, а я вообще не родилась бы. Жизнь висит на волоске. Точнее, в моем случае — на ноте.

Ноги, которые я унаследовала от бабушки, — типично валлийские. Все прочее тоже. Если бы проводился конкурс на звание обладательницы самого валлийского телосложения, я непременно выиграла бы первый приз. Шея у меня длинная. Грудь маленькая. Ягодицы плоские, вытянутые. Бедра пухлые. Икры крепкие. Стопы короткие. Дэй в шутку зовет меня Хоббитом.

«Ты такая хорошенькая», — повторяет мама, но я-то знаю, что у меня грушевидное телосложение и что мне лучше совершенствоваться в валлийском, французском и в рисовании, чем возлагать какие-то надежды на свою красоту.

Более того, глядя на маму, которая действительно хороша собой даже в этом желтом свитере, я понимаю, что красота не властна над жизнью и тем более над ее хаосом. От разводов и вдовства не застрахуешься даже при самой миловидной внешности.

Неожиданно поток моих мыслей прерывает голос Ала, который отчетливо произносит свою первую фразу на валлийском:

— Мае ser yn cael eu geni о anhrefn!

Из хаоса рождаются звезды.

Гостиница «Красноклювые клушицы»

Большая Пембрукширская туристическая тропа длиной свыше трехсот километров проходит прямо над нашим домом. Именно благодаря ей гостиница рискует взорваться от наплыва клиентов в период с июня по сентябрь и никогда полностью не пустует в остальные месяцы. В детстве каждое лето приносило мне новый поток приятелей, говоривших преимущественно с английским акцентом. В дождливые дни всегда было с кем сразиться в «Монополию» в игровой комнате. Я не жалела об отъезде этих ребят, ведь из года в год они возвращались, будто приливы на море.

Чаще всего у нас останавливаются давние постояльцы — «Д. П.» на семейном жаргоне. Мы делим их на три категории: семьи — Д. П., почти-пары — Д. П. и одиночки — Д. П.

При первом визите стандартная будущая семья — Д. П. заселяется в гостиницу как молодая супружеская чета. Через год эта же чета появляется с ребенком, через два — с двумя, и так далее. Настает срок, и они приезжают со своими внуками. Семьи — Д. П. оставляют в гостевой книге записи о том, как чудесно провели здесь время. Цитата из Уильяма Блейка: «В песчинке целый мир узреть… И вечность в миге скоротечном!» — повторяется в ней раз тридцать, хотя гуляют наши гости вовсе не по песчаному берегу, а по галечным пляжам, туристической тропе и возле местных менгиров. Отец собирал им корзинки для пикника — термос с чаем, бананы или яблоки, свои фирменные сэндвичи с яйцом и креветками. Вечерами эти постояльцы ужинают в большой столовой, пока их младшие развлекаются в игровой, а старшие поддают в «Питейной норе» — баре на первом этаже, где пахнет пивом и дождем.

Представители второй категории Д. П., почти-пары, каждый год наведываются в сопровождении нового друга или подруги — полагаю, наша гостиница служит им неким полигоном для проверки отношений на прочность. В первый же вечер они спешат записать в гостевую книгу какую-нибудь трогательную фразу наподобие: «Любовь — это… твое тепло под пембрукширским дождем». Стоит ли уточнять, что почти-пары — Д. П. крайне редко переходят в категорию семей — Д. П.? Едва они, понурив головы, отправляются восвояси, мы с Дэем хватаем гостевую книгу и переформулируем их идиллические высказывания: «Любовь Скука смертная — это… сидеть у камина рядом с Брэдом в морозный день; любовь вонь изо рта — это… ее улыбка, когда она просыпается в гостинице „Красноклювые клушицы"; любовь умора — это… наши занятия тайцзи на пляже; любовь-крах иллюзий — это… когда тебя рвет пембрукширскими моллюсками».

Наконец, есть одиночки — Д. П., которые приезжают зимой, чтобы править свой роман, изучать колонии красноклювых клушиц или заниматься оригами. Они поздно встают, часами бродят вдоль берега и предпочитают столовой «Питейную нору». Данный тип постояльцев нравился отцу больше всего, потому что болтают они мало, а пьют много.