Книга Тогда шумела листва - Никандр Алексеевич Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, — сказал Коля и посмотрел на меня дремлющими глазами.
Он дремал сидя, как-то удобно положив на колени голову, на которую была наброшена кепка козырьком в сторону.
— О чём это ты, Коля? — спросил я.
Он не ответил.
Я хотел поправить его кепку, чтобы козырьком прикрыть его глаза от солнца, но, видно, не выполнил своего намерения…
Проснувшись, я заметил, что козырёк Колиной кепки смотрел по-прежнему в сторону.
Полдневное солнце сквозь дрожащую листву перелеска наводило на обветренное загорелое лицо Коли быстрых зайчиков, и рука спящего напрасно старалась смахнуть их, как смахивают назойливую осеннюю муху.
Фингал ещё шире раскрыл пасть и всё громче и громче дышал. Питья у нас не было. До ручья, бродившего по днищу седьмого лога, было недалеко. Когда листва приостанавливала свой шелест, сюда, наверх, доносилось его журчанье.
Фингал, чувствуя воду, просил разрешения отправиться к ручью. Вот пёс приподнял голову, вытянул переднюю правую ногу, чтобы опереться, но не решается её поставить: не знает, как на это посмотрит хозяин.
Ноздри собаки, как мне показалось, втягивали тонкую струйку испарений. Ноздри шевелились, подёргивались, дрожали. У меня тоже во рту пересохло. И мой товарищ не откажется от родниковой воды.
Как ни хорош был Колин сон, я решил его нарушить.
Мы пошли тем кратчайшим путём, который указывался энергичной потяжкой — вытянутой головой идущего рядом Фингала. Срезали угол овсища и перепрыгнули через канаву, обрастающую берёзками. За разговором быстро таяло расстояние, отделяющее нас от зелёного влажного берега. Молодой охотник громко смеялся, вспомнив зайца — эту длинноухую «перепёлку», удиравшую от нас на своих четырёх.
— А Фингал-то, Фингал, — начал было Коля и, не видя рядом собаки, оборвал фразу, оглянулся и спросил удивлённо: — Где Фингал?
Два коротких резких свистка — приказ немедленно явиться к хозяину — не достигли цели.
— Как сквозь землю провалился, — досадовал Коля.
Он снял кепку и, вытирая платком лоб, сказал:
— Бухнулся наш распалённый пёс в прохладную тень какого-нибудь куста.
Это предположение заставило нас вернуться назад на поиски Фингала.
Я пошёл вдоль канавы влево, Коля направился вправо.
Мне сегодня очень не нравилось поведение моего лаверака: за «косым» пустился в погоню, как совершенно безграмотный в охотничьем деле, а сейчас учинил самовольную отлучку. Три поля работал без замечаний, и вот, извольте — сбился с панталыку.
Коля радостно известил:
— Нашлась потеряшка.
Фингал забрался в кустарник на дне канавы. Он перестал громко дышать, как будто жара прошла. Такую перемену в собаке Коля объяснил переутомлением и потому вытащил её на овсище:
— Жарко… Разомлел пёс.
— Не заболел ли?
Но холодный нос — показатель здорового состояния. В чём дело? Может быть, Фингал был на стойке? Чтобы разрешить сомнения, надо было понаблюдать за поведением Фингала, надо было дать ему полную свободу.
— Хочешь, иди туда, где лежал.
И что же? Распрямив хвост и вытянув его, как палку, Фингал осторожно спустился в канаву, пригнулся и замер…
— Стойка! Вот так штука! — сказал я, снимая ружьё с плеча.
Коля не торопился.
— Опять заяц! — махнул он рукой.
Сентябрьский заяц лохматый, как старая рукавица. Его называют «невыходным», и охота на него в это время считается браконьерством.
Мне не хотелось ещё раз встречаться с зайцем по другим причинам. Мне думалось, что прыгающий заяц соблазняет собаку прыгнуть вслед за ним. Значит, она потеряет выдержку — самое ценное качество подружейной собаки.
Но я успокаивал себя. Осенью косой делает свои петли и скидки чаще перед рассветом и реже, когда рассвет начинает чуть-чуть брезжить. До дневной поры на сухих и высоких местах, где свободно гуляет ветер, запахи исчезают совсем или становятся настолько слабыми, что собака к следам не хочет принюхиваться.
За три года моих полевых охот Фингал сделал всего первую стойку на зайца и, думаю — не скоро сделает вторую.
Именно по этим соображениям я решительно возразил Коле:
— Не заяц!
— Но кто же?
В конце сентября тетерев не позволит приблизиться к себе ни человеку, ни собаке — улетит. Значит, тетерев исключается.
Серые куропатки? Да. На них собака встанет на стойку, но до стойки они побегают, поводят и собаку и охотника. А тут пёс взял с места.
По внезапности стойки и по характеру местности оставалось предполагать, что Фингал нашёл маленькую полевую курочку, и я ответил Коле:
— Пе-ре-пёл-ка!
Но в глубине души у меня не было полной уверенности: для перепёлки Фингал слишком пригибался, слишком осторожничал. Я хотел сказать это Коле, но неожиданно раздался сухой треск или, вернее, металлический стук взлёта. Так начинает стучать включённый мотор.
Взлетел тетерев — старый, краснобровый черныш, чёрный, как головешка. Я быстро поставил бескурковку в плечо, уже хотел нажать на спуск, но большая птица скрылась за краем берега начинающегося лога.
— Ушёл без выстрела, — сказал Коля услышанную от охотников и понравившуюся ему фразу.
А я-то утверждал, что тетерев в конце сентября не пустит близко ни собаку, ни охотника! Было так обидно, я так был взволнован случившимся, что не сразу заметил продолжающейся стойки Фингала. Заметив её, я вскинул ружьё и негромко произнёс:
— Неужели ещё!
Коля вкрадчиво высказал догадку:
— Большая птица, много запаху оставила… Это запах улетевшего тетерева…
— Птица есть, — зная свою собаку, сказал я с такой уверенностью, что Коля тоже поспешил взяться за ружьё.
И ещё один черныш с таким же металлическим треском взметнулся вверх.
Картина шумного взлёта краснобровой птицы навстречу лучам, хотя и полдневного, но косого осеннего солнца, захватила дух. Но радость оказалась кратковременной.
Моё ружьё было послушно мне много лет, оно было для меня почти живым существом. Не раз я ловил себя на разговоре со своим стальным комлатым другом — со своей бескурковкой. После удачного выстрела я говорил ей:
— Точная работа! Делаешь не в службу, а в дружбу.
Моё плечо никогда не чувствовало тяжести ружья. В лесу, в поле, на широких весенних разливах оно дополняло меня. В его стволах были постоянно заготовлены два грома — два моих повелительных голоса.
И сегодня оно впервые мне отказало. Я даже не услышал щёлка внутренних спрятанных курочков. А тетерева продолжали взлетать. Их было около десятка.
Обращаясь к Фингалу, я сказал:
— Так-то, друг, ты хороший пёс. А я — хуже щенка лопоухого.
Приставив ладонь к своему правому уху и как бы удлиняя его, добавил:
— Да, хуже такого лопоухого… Все улетели!
А Коля? Какая редкая возможность представлялась ему
