Книга Дороги и люди - Константин Багратович Серебряков

дней

(Что я шутя твердил доселе)?

И ей ужель возврата нет?

Ужель мне скоро тридцать лет?

Директор местного краеведческого музея Ираклий Иасонович Бедунадзе привел меня на улицу Ленина к одноэтажному домику с узкими окнами и уверенно сказал:

— Здесь жил городничий.

Я не посмел усомниться. Постучались. Дверь отворила пожилая женщина. Мы объяснили причину прихода.

— Как раз в этой комнате и пребывал Пушкин, — сказала она. — Так нам сообщила еще в двадцатом году хозяйка дома. А она о том узнала у старожилов города.

Не берусь утверждать, насколько все тут точно. Но если это и легенда, то и она интересна. Так же, как другая местная легенда, связанная с Пушкиным.

С директором музея мы прошли на старое душетское кладбище, где давно уже никого не хоронят.

— Вот смотрите, — сказал мой попутчик, показывая на осевший надгробный камень.

Я прочитал: «Здесь покоится прах жены (пропуск) 8 класса Аннибала Наталии, скончавшейся от рожи 30 декабря 1836 года на 32 году от рождения».

— Аннибал? Кто же она? — спросил я.

— У нас все думают, что это жена какого-то дальнего родственника Пушкина из Ганнибалов, — ответил Ираклий Иасонович.

Легенда ли это?

«...Мы переправились через Куру по древнему мосту, памятнику римских походов, и крупной рысью, а иногда и вскачь, поехали к Тифлису... » Древний мост давно уже стал непроезжим — его затопили воды Куры, поднятые плотиной гидроэлектростанции. У толстенных каменных быков, утонувших в воде, бьются мелкие волны.

Тбилиси. Вот тот сильный эффект, что способен возвратить вас из объятий давно ушедших дней в наше сегодня.

Город открывается белыми стремительными линиями высоких домов среди мягкой, акварельной зелени по берегам Куры. Он принимает вас в тень своих уютных улиц, выносит на проспекты и площади, останавливает у скульптурных памятников. Чем ближе к центру, тем пестрее город, бережно сохранивший приметы своей старинности — домики с ажурными балконами, невероятным образом свисающими над крутой пропастью, где медленно движется река; прохладные подвальчики-закусочные, откуда тянет вкусной едой; потемневшие купола переживших столетия церквей; щербатые, обветренные крепостные стены, изломанным контуром подпирающие небо... И все это — среди новизны большого современного города, как реликвии минувших времен.

Пушкин приехал в Тифлис поздним вечером 27 мая...

Любознательность его поразительна. Наблюдения — вместе с непременным присутствием своей мысли, своего «я» — укладываются в скупые строчки, но читателю передается широта пушкинских интересов. На неполных четырех страницах книжного текста, посвященных Тифлису, — историческая судьба Грузии, быт, нравы, обычаи, характер грузин, их поэзия и песни, архитектурный облик города, его география, климат, тогдашние цены... Внешне незаметные мостики от одной темы к другой создают непринужденную связь между столь разноликим, пестрым материалом — так будет и дальше во всем «Путешествии».

И как улыбка — рассказ о «славных тифлисских банях». Конечно, все с пушкинских времен изменилось в тех местах, где из-под земли бьют горячие серные источники; и площади, и улицы, по которым раньше «бежали ослы с перекидными корзинами», и сами бани стали удобнее. Лишь банщики, знаменитые тбилисские «мекисе», сохранили традиционные навыки и приемы — наследие старины. И в наши дни местный банщик, разложив вас на каменном ложе, начнет «вытягивать составы, бить... сильно кулаком». А то и, вспрыгнув «вам на плечи», будет плясать «по спине вприсядку...». И вы не почувствуете «ни малейшей боли, но удивительное облегчение»: Потом мекисе примется долго тереть вас «шерстяною рукавицей и, сильно оплескав теплой водою... умывать намыленным полотняным пузырем. Ощущение неизъяснимое: горячее мыло обливает вас как воздух!». Пушкин ставит нотабене и советует: «шерстяная рукавица и полотняный пузырь непременно должны быть приняты в русской бане: знатоки будут благодарны за такое нововведение».

«В Тифлисе пробыл я около двух недель и познакомился с тамошним обществом».

Пушкин поименно называет лишь двух людей, с кем он встречался, — Санковского, издателя «Тифлисских ведомостей», который «любит Грузию и предвидит для нее блестящую будущность», и генерала Стрекалова, военного губернатора, — того, кто по предписанию Бенкендорфа вел за поэтом тайную слежку. Не без насмешливости пишет Пушкин о «гостеприимстве» этого Стрекалова, позвавшего его на обед, где «разносили кушанья по чинам...».

Встреч и новых знакомств, о которых Пушкин не упоминает, было, однако, как полагают грузинские пушкинисты, немало — и в первый его приезд в Тифлис, и во второй, на обратном пути из Арзрума. Но почему поэт не упоминает о них? Георгий Леонидзе в 1936 году на страницах газеты «Комунисти» высказал предположение: очевидно, потому, что почти все люди, с которыми Пушкин общался в Грузии, оказались причастными к антиправительственному заговору 1832 года и, когда издавалось «Путешествие», находились в ссылке.

Поэт был бесконечно тронут гостеприимством, оказанным ему тифлисской общественностью. Один из современников вспоминает слова, которыми Пушкин заключил свою речь на празднестве, устроенном в его честь в ортачальском саду. «Я не помню дня, в который бы я был веселее нынешнего; я вижу, как меня любят, понимают и ценят, — и как это делает меня счастливым!»

Судьба редко баловала Пушкина такими днями.

Ортачальского сада теперь уже нет — время возвело здесь индустриальный район Тбилиси. А в центре города, на Пушкинской улице, в Пушкинском сквере, стоит бронзовый бюст поэта.

Живут и здравствуют в Тбилиси и прямые потомки Пушкина. Целых три поколения: праправнучка поэта Наталия Евгеньевна Воронцова-Вельяминова, пенсионерка, ее дочь — Вера Владимировна Сванидзе, преподавательница географии, и сын Веры Владимировны — Андрей.

Перевал в горах — как перевал в жизни: высшая точка, после которой начинается спуск, спад. Но к горному перевалу стремишься неудержимо — к перевалу жизни движешься, хочешь того сам или не хочешь. В горах на перевале физически ощущаешь рубеж и облегчение от сознания пройденного пути: грудь наполняется прохладным, чистым воздухом, дышишь вольнее. В жизни не уследишь за этим рубежом, долго кажется, что он все еще там, впереди, хотя умом понимаешь, что глубина прожитого тобой времени все увеличивается...

Внизу осталось «зеленое море» невысокого нагорья. Здесь сурово, пустынно, здесь безмолвие высоты. Пушкин ехал сюда из Тифлиса. Он «взглянул еще раз на опаленную Грузию и стал спускаться по отлогому склонению горы к свежим равнинам Армении».

И вот снова горы, впереди снова перевал. В небо поднялась телевизионная вышка. Вершина ее в облаках.