Книга Уносимые ветром - Руслан Тимофеевич Киреев

нее. Зачем же еще! А также выходить.

— Через наш участок?

— Через ваш, — ласково подтвердили Юрины. — Вы что, против?

— Конечно, против!

— А мы — за! — объявила Муза Михайловна. — И горсовет, я думаю, поддержит нас.

Она правильно думала: горсовет поддержал. Очередным своим решением оттяпал у Потаповых шмат земли, которую те возделывали вот уже четыре десятилетия, и передал его в распоряжение вновь прибывших.

Посыпались жалобы. В них фигурировала и вторая комната (нелегальная), и мансардная крыша (тоже нелегальная), и нелегальный коридор. Пришлось исполкому создавать специальную комиссию. Та установила: есть вторая комната, есть мансардная крыша, есть недозволенный коридор. Но в область, которая строго запросила: «Что там у Юриных?»— был послан официальный ответ: «Ничего, строят согласно нашему решению, отступлений не замечено».

Успокоительную бумагу эту подписал первый заместитель председателя исполкома. Область, однако, не успокоилась. (Ее продолжали бомбардировать жалобами) Вторично запросила, и тут уж ответил сам председатель Карандашов. Никаких, уведомил, нарушений нет. Порядок полный.

Юрины улыбались. Юрины говорили, потирая руки.

— Климат! Какой климат!

Климат и впрямь был отличный. Для Юриных… Вообще для влиятельных людей, к коим Юрины, как уже наверняка понял читатель, относились.

Я умышленно выделяю это слово, дабы хоть как-то обозначить различие между влиянием, которое завоевано трудом праведным, и влиянием… Как бы это назвать его? Из-под полы, что ли. Вот-вот, влиянием из-под полы.

Как приобретают его? По-разному. Один в мясники идет и мигом обрастает знакомыми, которые прежде не замечали его, а теперь первыми раскланиваются. Другой устраивается механиком в автосервис. Третий принимает под свое начало базу стройматериалов, а на базе этой — кирпич и цемент, обои и лес, плитка керамическая и фаянс… Всё дефицит, и дефицит острый, а у кого дефицит, у того, как известно, и влияние. Так что если ты даже новый человек в городе, без людей, готовых услужить тебе, не останешься.

Это уже не общие рассуждения, это я опять о Юриных говорю. Конкретно — о Музе Михайловне. Ибо это она, «товаровед высшей квалификации», приняла под свое начало виттинскую базу стройматериалов, и с тех пор — по счастливому совпадению — судьба улыбалась ей беспрестанно. То незаконное строительство разрешит. (В лице исполкома.) То незаконно клочок земли подарит. (В его же лице.) То отрапортует в область, что Юрины, дескать, — сама добродетель и на йоту не отступают от своего скромного проекта, хотя весь город видит, экий домище возводится ими в охраняемой государством прибрежной зоне.

Сильные люди… Влиятельные люди… Взялись рука за руку, и попробуй круг этот разорвать!

— Климат! Какой климат!

Но вдруг изменилась погода. Вдруг свежий ветер подул, и стало не по себе влиятельным людям. Всюду стало им не по себе — всюду! — в том числе, разумеется, и в тихом курортном городе.

В одночасье отменил исполком свои незаконные решения. В одночасье признал самовольным строение Юриных. «Снести!» — приказал и даже срок назначил — свежий ветер! — но Юрины, смеясь, показали кукиш. Укрепляли и благоустраивали незаконно возведенный дом, уверенные, что то не климат изменился, то легкие тучки налетели на доселе безоблачный горизонт.

Супруги ошибались. Дом снесли-таки, и случилось это незадолго до приезда в Витту вашего корреспондента. На базе стройматериалов Муза Михайловна уже не работала — вежливо попросили. Именно вежливо. Очень вежливо… С переводом на другую базу, продовольственную, где дефицита, как известно, не меньше, а оклад — тот даже и больше чуток.

Тем не менее настроены супруги Юрины боевито. Шлют письма во все инстанции, отстукивают, не скупясь, телеграммы, которые заканчиваются словами: «Спасите! Коммунисты Юрины» (оба — члены партии), когда же я осведомился, чего добиваются они, ответили в один голос:

— Пусть убытки возместят.

Ладно, их можно понять. То, что для всех для нас — свежий ветер, для Юриных, вообще для влиятельных людей (для бывших влиятельных) — разрушительная стихия. Поэтому мне, признаюсь, было куда интересней, что скажут те, кто потрафлял Юриным. Кто принимал противозаконные решения. Кто подмахивал липовые ответы на жалобы.

Я беседовал с ними. И с председателем исполкома Петром Петровичем Карандашовым. И с замом его. И с секретарем исполкома.

Улыбаются… Разводят руками… Виноваты, мол, дали маху…

— Понять не могу, — пожаловался мне Петр Петрович, — как вообще умудрилась Юрина прописаться так быстро. У нас с этим сложно… Как дом ей продали? Не должны были продавать — площади не хватает. На троих-то!

Это глава города говорил. Это он понять не мог. Пришлось корреспонденту просвещать его. Про развод рассказывать. Про квартиру, которая осталась в Таежной области. Ничего этого Петр Петрович не знал… Но и корреспондент, в свою очередь, попросил просветить его. Растолковать, например, каким образом он, Петр Петрович Карандашов, председатель исполкома, подписал решение, противоречащее известному постановлению. Или не знал тоже?

— Как не знать! Стольким отказываем, ссылаясь на него.

— А здесь не отказал.

Улыбается. Разводит руками. Много, говорит, ходатаев было. Теперь, говорит, изменились времена. Свежий ветер подул, чувствуете?

Чувствуем. Это мы все чувствуем. Чувствуем и радуемся, но, радуясь, давайте не забывать, что погоду — как хорошую, так и плохую — делает не один человек, не два и не десять, а все мы. Каждый на своем месте.

СТЕНА

Сколько раз отправлялся я в командировку с благородной миссией поддержать доброе начинание! Защитить его. Пригвоздить к позорному столбу злодея-консерватора, что ставил палки в колеса.

Ах, как чесались руки! Какие гневные слова роились в голове!

Напрасно роились. Сникшим и растерянным уезжал домой.

Факты не подтверждались? Да нет, нередко подтверждались. И начинание оказывалось действительно добрым — никто не отрицал этого, а палки в колеса ставились. Но вот кем персонально — понять не мог. Не было злодея. Все добрые, хорошие люди. Честные. Умные. Отнюдь не ретрограды…

Потом сообразил: они-то как раз, эти славные, эти обаятельные люди, и суют палки в колеса. Не каждый в отдельности, а многие из них. Все вместе. Скопом… Я даже имя дал им (обобщенное) — Пал Палычи. И вот, слыша теперь, что та или иная хорошая задумка не осуществилась, кто-то, дескать, помешал, я знаю, кто. Пал Палычи.

Не я один был удивлен переменой в судьбе Танцорина. Другие тоже. Больно уж не вязалась его мешковатая фигура в потертом костюме и сапогах с образом раскатывающего на «Волге» большого начальника.

Прежде на «козле» ездил. На хлопающем брезентом «ГАЗ-69».