Книга Их было четверо - Пётр Феофилактович Гордашевский

ставни… Да ты сиди, сиди, — сказал он Кате, которая вскочила, чтобы помочь, — мы сами. Ты гостья!.. Включи холод, Ван.

Ван повернул выключатель.

— Вот мы как живем! — горделиво заявил Тима. — Оазис в песках! Солнышко, оно не хочет отказываться от своих привычек, как говорит мой папа, а мы его перехитрили. Раз — и холоду нагнали.

— Кондиционер! — поднял брови Виктор. — Домашний климат? Интересно. Я не знал, что он у вас тут в ходу.

— Ты, брат, многого еще не знаешь, — многозначительно подмигнул Тима. — У нас не хуже, чем в Москве, имей это в виду.

— Только, наверное, скучней, — заметил Виктор.

— Ну, не знаю. Нам с Ваном совсем не скучно… Правда, Ван? У нас, брат, дел всегда по горло.

Сквозь закрытые ставни пробивался луч света, и Катя заметила на окне какую-то стеклянную ванночку.

— Что это? — спросила она.

— Это? Сенной настой для инфузорий, — ответил Тима. — Выращиваю малюток. Понимаешь, мы с Ваном интересуемся всякой этой мелочью, особенно Ван. Он такие опыты ставит — прямо как настоящий ученый.

Ван вздохнул.

— Что вздыхаешь? — засмеялся Тима. — Хочется в «домике» побывать?

— В «домике»? Каком? — спросила Катя.

— Так… — неопределенно протянул Тима, переглянувшись с Ваном. — Как-нибудь потом расскажу. А ты чем интересуешься? Ничем?

— Нет, почему же, — сказала Катя. — Географией. Мечтаю о путешествиях… Виктор тоже, — прибавила она.

— Но не как географ, — заметил Виктор. — Я собираюсь стать кинооператором. Как мой отец. Он ведь на «Хронике» работает.

— Что за хроника? — спросил Тима.

— Это Студия документальных кинофильмов, — усмехнулся Виктор. — Таких простых вещей не знаешь…

— А почему я обязан это знать? — вспыхнул Тима.

— Кто же, по-твоему, снимает «Новости дня»? Ты их, надеюсь, смотришь?

— Ну, смотрю. У нас тут кино получше московского.

— Даже получше? Местный патриотизм!

— Да, да… Пусть местный, а я знаю, папа говорил, что и в Москве не часто увидишь такой кинотеатр, как у нас.

Тима начал горячиться. Ван Лин не любил, когда спорили по пустякам, и поспешил перевести разговор на другую тему.

Заговорили о прогулках по Джохору, стали строить планы, как они будут проводить время.

Виктор привез с собой узкопленочную кинокамеру, еле выпросил у отца. Он собирался очень много снимать. Для практики.

Вся компания перешла в столовую. Виктор принес сюда аппарат. И Тима с Ваном с любопытством рассматривали его. Мальчики с увлечением заговорили об оптике, о светочувствительных пленках и о прочих специальных вещах. Про Катю совсем и позабыли. Она сначала слушала, слушала, прикорнув на диване, потом незаметно для себя задремала, утомленная дорогой и новыми впечатлениями.

— Спит… — вдруг шепотом сказал Ван, первый заметивший, что Катя как-то подозрительно притихла.

— А мы-то кричим! — забеспокоился Тима. — Ребята, пойдем ко мне в комнату. Виктор, тащи свою камеру!

— Тима, тебе доктор велел лежать, — напомнил Ван. — Как нога? Болит?

— Я про нее и забыл! — громко засмеялся Тима и тотчас зажал рот рукой, испуганно оглянувшись на Катю.

— А что у тебя с ногой? — спросил Виктор.

— Да так, неудачный прыжок без парашюта.

— А-а… — протянул Виктор.

Тима и Ван притащили подушки и положили на ковер. При этом мальчики старались не шуметь, неловко ходили на цыпочках, но то и дело зацеплялись за стулья, за шкаф и грохотали отчаянно. Наконец они натаскали достаточно подушек, бросились на них и, лежа на ковре, продолжали беседу. Однако полумрак и прохлада сделали свое дело. Разговор становился все более вялым. И, когда Мария Николаевна, мать Тимы, вернулась с работы, она застала дома сонное царство.

Мария Николаевна была моложавая, стройная, с великолепной черной косой, уложенной вокруг головы, словно корона. Она любила людей, любила молодежь, и в доме у нее постоянно бывало много народу: друзья и знакомые по институту, товарищи мужа, Тимины одноклассники, приезжие из райцентра или из Москвы. Она даже скучала, если случались вечера, когда за чайный стол садилась только своя семья. Приезду Кати и Виктора она радовалась особенно, потому что Тима, оставшись один, скучал бы и ей было жаль его.

Мария Николаевна остановилась возле спящей Кати, стараясь разглядеть ее лицо. Потом пошла в комнату сына. Там она с удивлением обнаружила Вана.

«Остался! — подумала она. — Вот что значит дружба».

Переодевшись в домашнее платье, повязав передник, Мария Николаевна принялась хлопотать на кухне.

Поставила на плиту большую кастрюлю с пловом, приготовленным так, как обычно это делают в Средней Азии, — с урюком и разными другими приправами. Она научилась этому искусству у местных друзей. Пока кушанье варилось, она нарезала салат, помыла помидоры, свежие огурцы, зеленый лук, редиску; потом состряпала любимое Тимино сладкое — клюквенный кисель. У нее всегда хранились запасы клюквы. Муж, часто ездивший в Москву, каждый раз привозил эту «экзотическую» для здешних мест ягоду. Ей хотелось, чтобы сегодня все было так, как любит сын.

Потом она накрыла парадный стол в столовой, поставила букет и вытащила из своих запасов сладкую домашнюю наливку. «Отпразднуем приезд как полагается», — решила она.

Между тем зной спадал. Мария Николаевна распахнула ставни, выключила кондиционер и пошла будить Тиму.

— Вставай, сынок, пора… Ну, как нога? — говорила она, теребя густые черные волосы Тимы.

— Очень хорошо, мамочка, — сонно пробормотал Тима, потом привстал, сел, протер глаза и только тогда совсем проснулся. — Эгей, ребята! — закричал он. — Подъем! Раз, два, три!

— Тише ты, сумасшедший! — пыталась остановить его Мария Николаевна. — Перепугаешь всех.

— Ничего, не маленькие! — веселился Тима и стал бросать подушки в Вана и Виктора.

Мария Николаевна вышла, прикрыв за собой дверь.

Катя тоже проснулась. При виде Марии Николаевны она смущенно встала с дивана.

— Ну что, отдохнула, девочка? — приветливо сказала Мария Николаевна, садясь на диван и поставив перед собой Катю. — Ну-ка, дай я на тебя погляжу… Вылитая мама. Мамины волосы, мамин нос. Только глаза отцовские, темные…

— Ой, Мария Николаевна, мне так неловко! Не знаю, как уснула. Платье все смяла…

— Чепуха какая! Хочешь погладить или переоденешься?

— Лучше переоденусь. А где мой чемодан?

— У меня в спальне. Пойдем, я тебя провожу. Ну, как Лида… как мама, папа? Здоровы? —