Книга Завершившие войну - Яна Каляева

расстрелять в первую встречу именем не чего-то там, а революции? Обидно было, между прочим. У них партийная платформа какая, у этих максималистов?

Держа газету двумя пальцами, Саша вернула ее Антонову.

— Да черт их разберет. К индивидуальному террору призывают. Бомбисты, понимаешь. Народовольцы, мать их в барабан…

— Прошлый век, ей-богу, они б еще…

— Тихо!

Саша затаила дыхание и различила далекий гул… сверху? Антонов быстро окинул взглядом площадь, схватил Сашу за плечо и потянул за собой к церкви. Железная дверь на замке, но под массивным козырьком входного портала вполне можно было укрыться.

Они вжались в холодное железо дверных створок. Следы в снегу выдавали их с головой. Там, где они только что стояли, чернела оброненная Сашей рукавица. Гул стремительно нарастал.

— Нас будут бомбить? — спросила Саша отчего-то шепотом, хотя из-за шума двигателя сама себя едва слышала.

— Это вряд ли. Чего им тут бомбить, коровники? Нас тут всего рота да твой конвой, и все по домам, кроме караульных, — Антонов осторожно выглянул из укрытия. — Разведчик это, причем один, похоже. У него ну самое большее пара легких бомб и пулемет. Да не трясись ты, не видят они нас. А коли б и увидали, что с того? Мужик да баба, эка невидаль. Не признают нас с такой высоты, даже ежели выйдем и головы задерем кверху.

— Но почему разведка — здесь?

— Да, странно… Ихним досюда дней пять пути, не меньше — это ежели еще не знать про наши подарочки. Зачем разведку так далеко засылать? Нас завтра здесь так и так не будет. Схронов наших им с воздуха ни в жисть не увидеть… Эх, жаль, пулемета нет, сбили б эроплан и вызнали у пилота, что он тут забыл!

— Может, мы не знаем чего? Вдруг тут где-то отряд диверсионный их шарится, а это для него разведка?

— Сашка, здесь Тамбовщина. Тут мышь не проскочит, чтоб я не узнал. Нету беляков на полсотни верст окрест, а придут — ух мы их встретим, с дорогой душой! Но все-таки чего ж этому чертову эроплану надобно?

Само небо ответило на его вопрос. Аэроплан сделал круг над пустой церковной площадью. Саша судорожно вздохнула, ожидая бомбы. Но вместо бомбы по ветру развеялось что-то легкое, белое, трепещущее в воздушных потоках… Бумага?

— Стой, не митусись, — придержал ее за рукав Антонов. — Улетит — глянем.

Однако ждать не потребовалось. Несколько листков, кружась и сияя в солнечном свете, залетели под свод портала. Саша поймала один на лету и вчиталась в текст.

Зачинщикам тамбовского мятежа

Александру Антонову

Александре Гинзбург

Федору Князеву

приказывается явиться в любое отделение ОГП до 1 февраля 1920 года, чтоб предстать перед судом за совершенные преступления.

В противном случае за каждого из зачинщиков будет расстрелян один из заложников.

Две жирные черные полосы — наверно, чтоб листовку было лучше видно на снегу. По центру — трое детей. Младших Саша сразу узнала по фотографии, которую ей много раз показывал Князев. Это определенно были они. Тут не могло быть никакой ошибки. Господи, Федор…

Не в силах более смотреть на листовку, Саша подняла глаза. Над входом в храм, так, чтоб выходящие могли помолиться напоследок, размещалась икона Спасителя. Над иконой кто-то поглумился, у Богочеловека были выколоты глаза.

— Что с Федором-то станется, а, Сашка? — хрипло спросил Антонов, про которого она совсем забыла. Вопрос прозвучал в оглушительной тишине — аэроплан, про который она тоже совсем забыла, улетел, сделав свое дело.

Старший мальчик… его лицо было в тени на той фотографии, на этой же — ярко освещено. Не сходи с ума, сказала себе Саша. Да, первенца Князева тоже зовут Ванька. Да, он белобрысый. Но этот мальчик младше, чем ее приемный сын, погибший по ее вине. Черты лица… похожи, но другие, все же другие. А взгляд… взгляд тот же.

Ты сама поймешь, когда придет твое время, говорила Матрона. Первое февраля… Уже совсем скоро.

Антонов, с отвращением отбросив листовку, принялся мерить шагами паперть, потом спросил:

— Что Князев будет теперь делать, как думаешь?

Саша смотрела на покрытую сугробами церковную площадь. Короткий день заканчивался. Солнце еще не село, и снег по-прежнему искрился празднично, но сизые тени уже вытянулись к востоку. Саша обхватила себя руками.

Антонов со всей силы ударил кулаком по железной створке церковной двери.

— Да не молчи ты, комиссар!

— Не знаю, что сказать, Саня, — ее голос звучал глухо и мертво. — Я не знаю. Вот ты бы что решил, доведись тебе выбирать между Наташкой и нашими с Федей жизнями?

— Это такой вопрос, — медленно процедил Антонов, — которого никому не надобно задавать. И в первую голову самому себе.

— Князев ни разу в жизни не предал своих людей.

— Но и детям его тоже никто до сих пор не угрожал.

— Да.

Они помолчали.

— Я еду к Князеву. Прямо сейчас, — сказала Саша.

— С глузду съехала?! Князев войсками командует. Прямо сейчас. Авось до них еще не дошла эта дрянь. Ну не может же у беляков быть столько эропланов, чтоб сразу по всей губернии ее разбросать. Может, лучше Феде покамест и не знать?

— Нет! Это атака на нас троих, понимаешь? Чтоб мы перестали друг другу верить. Тогда все здесь пойдет прахом. Потому я еду к Федору в Тамбов. Сейчас. Вот это, — Саша поддела лежащую листовку носком сапога, — он должен узнать от меня. И только от меня. И что бы он ни решил, так и будет правильно.

Антонов пристально смотрел на нее, только желваки ходили по скулам. Саша и Князев близко знали друг друга задолго до того, как повстречались с ним и положили начало Объединенной народной армии.

— Охолони, — сказал наконец главком. — Выходить в ночь по такому морозу — верная смерть. Поедете на рассвете. До утра отдыхать. Это приказ.

Глава 2

Ротный командир Объединенной народной армии Алексей Егоров (Лекса)

Январь 1920 года.

— Лекса, давай покурить выйдем, — сказала Аглая, когда Князев отпустил всех отдыхать до рассвета.

— Давай! — Лекса от радости не с первой попытки попал руками в рукава шинели. Аглая не курила, значит, просто хочет переговорить с ним с глазу на глаз.

— Как здорова сама, Гланька? — спросил Лекса, когда они вышли из здания городской управы, где располагался штаб. — Не ноет брюхо-то после штопки?

Начальницу разведки продержали в госпитале два месяца, выпустили только к самым боям за Тамбов. Лекса подумывал навестить ее, но командирские дела передать было некому, а рядом