Книга Будни наемника - Евгений Васильевич Шалашов

бородатая скотина продолжала измываться над моим беззащитным телом. Мало того, что засовывал свой маленький, но тяжелый кулачок в мою спину (казалось, он проникает насквозь, до самого брюха), но в завершение еще и принялся прыгать по мне. А задние лапы у домового оказались еще тверже, чем передние.

— Дед, да ты совсем ошалел, — еле-еле простонал я. — Скачешь по мне, словно… этот самый.

У коня копыта помягче, слон тоже топчется не так сильно, как дух дома. Придумать, с кем сравнить пляшущего по спине домового не сумел, поэтому притих. А эта… бородатая зараза, закончив пытку, укутал меня одеялом и довольно сказал:

— Полежи малость, погрейся.

— Э-ке-ке, — сказал я в ответ, понимая, что если еще не умер, то теперь уж точно помру.

— Костохрящики у тебя болят, вот и все.

— Что болит? — вытаращился я.

— Кости болят и хрящики, — любезно пояснил брауни. — Я научного слова этой болезни не знаю, может, это и не болезнь вовсе, а так, возраст, да старые болячки.

— А сердце?

— Это тебе только кажется, что сердце болит, но оно в порядке. Ну-кось, встать сможешь?

Я привстал с постели ожидая, что сейчас опять прихватит, а боль разойдется по всему телу, но ничего. Руки и ноги побаливали, в спину, между лопаток, словно кол вбили, но по сравнению с тем, что было недавно, совсем другое дело. И руки зашевелились. Понял, что могу не только забраться в седло, но и скакать, да и мечом смогу поработать. А еще захотелось есть. Еще бы не захотелось, если не ел с позавчерашнего дня.

— Вот теперь можно и кавы тебе принести, — резюмировал брауни, исчезая в неизвестном направлении.

Вернулся домовой позже, чем обычно, зато на подносе, кроме приличной чашки с дымящейся кавой имелась тарелка с омлетом и два куска хлеба, щедро намазанных маслом. Словом, именно то, что требуется для утреннего перекуса. Откуда он это все спер? Вон, даже вилка есть. Хотя, какая разница?

Пока я уплетал завтрак, осознавая, что коли есть аппетит, то помирать я пока не стану, домовой говорил о том, что кроме подвальных окон, есть и другие заботы — на крыше треснули две черепичины, но чтобы их заменить, придется меня весь ряд.

— Как вернусь, обо всем распоряжусь, — сообщил я, допивая каву.

— А когда ты вернешься? — хмыкнул дух дома. — Опять, небось куда-нибудь ускачешь, а крыша скоро течь начнет.

— Если герцог ничего не придумает, то скоро, — пообещал я. Подумав, добавил. — Вот, честно тебе скажу — по возвращении и подвал, и крышу отремонтирую.

— Сам? — усмехнулся брауни.

— Ну, конечно не сам, — смутился я. — Где это видано, чтобы графы по крышам лазили да черепицу перекладывали?

— Эх, и чего меня в графскую усадьбу занесло? — затосковал брауни. — Нет бы, жил себе в крестьянской лачугу, покой и нега. Крыша прохудилась — пнул пейзанину в бок, так он бы сам и полез, как миленький.

Я только развел руками. Откуда мне знать, по какому принципу домовые выбирают место для жилья? Хмыкнул:

— Ты радуйся, что тебя в герцогский или королевский дворец не занесло. Представь, сколько там помещений, да и крыша огромная. Там бы ты точно пропал.

— Да я и радуюсь, — буркнул доброжил. Вздохнул. — Чувствую, придется мне самому и крышу крыть, и оконце заделывать. Не Томаса же посылать.

Я рассеянно кивнул и принялся собираться. В спину стрельнуло, но терпимо. Если прямо сейчас выеду, то к утру догоню обоз.

— Рано тебе еще в седло, — забеспокоился бородатый знахарь. — Сегодня полежать нужно, а завтра с утра и выедешь. Дни нынче короткие, скоро стемнеет. Куда спешить?

Пожалуй, домовой прав. Зачем ехать впотьмах? Да и спина еще немного побаливает.

— А почему раньше такого не было? — поинтересовался я.

— Раньше? — фыркнул брауни. — Раньше-то ты с седла не слезал, мечом кажий день махал, а теперь дома сидишь, бездельничаешь.

— Почему бездельничаю? — обиделся я. — Я, между прочем, и с разбойниками сражался, и с лягушкой огромной.

— Представь, что ты ночью от волка удираешь. Представил? — От волка бы я удирать не стал, а иначе, зачем носить при себе меч, но кивнул, понимая, что доброжил выражается образно. — Так вот, когда ты от волка удираешь, — продолжил домовой, — тебе все равно, что по морде ветками бьет, в пятку сучок впился, потому что все это ерунда по сравнению с волчьими зубами. Так?

— Ага, — согласился я.

— А вот когда ты от волка удрал, в свою норку забился, вот тогда до тебя и дойдет, что рожа ободрана, из ноги кровь хлещет и все болит, чешется, впору лекаря звать. Понял?

Не скажу, что я очень умный, но ума хватило, чтобы осознать — мелкие беды, на фоне большой опасности меркнут, но никуда не деваются, а просто ждут своего часа.

— И что мне теперь делать?

— А что делать? — хмыкнул доброжил. — Либо дожидаться, пока тебя и на самом деле смертушка заберет, либо себя вести по-другому.

— Это как?

— Да просто. На ночь не нажираться, ложиться и вставать вовремя, а не тогда, когда тебе хочется, по девкам поменьше бегать, а самое главное — телу своему не давать расслабляться, а чем-нибудь его занимать. Вспомни, ты же наверняка в прежние времена по утрам бегал, мечом размахивал не только в бою, но и для удовольствия…

— Ну, когда это было, — хмыкнул я, вспоминая учебный лагерь короля Рудольфа, где мы по полдня, а то и дольше, бегали и скакали, упражняясь с оружием, а еще таскали какие-то тяжести. Но удовольствия от всего этого я не помню.

— Вот, а в последнее время ты чуйку потерял, расслабился, пузико отрастил. Так что, вернешься домой, займись чем-нибудь. Побегай там, попрыгай, еще можешь в речке поплавать, а лучше дров поколи. И для тебя польза, и дому выгода.

Глава вторая

Раскрашенные люди

— Ваша милость, а у меня сдачи нету, — хитровато прищурился трактирщик, перед которым я кинул свою последнюю монету. Ту саму, убереженную на празднике. Как чувствовал, что она может понадобится.

Я не стал поправлять, что меня следует титуловать не «милость», а Сиятельство и непременно с большой буквы. Талер за два дня и две ночи, пусть даже с учетом Гневко, по здешним ценам дороговато. На серебряную монету постоялый двор может прокормить полуэскадрон.

— Врешь ведь, и не краснеешь, — хмыкнул я. В прежние времена наемник Артакс вытряс бы из трактирщика не только медь, но и душу, а графу, вроде, неловко. Но попустительствовать нахалу тоже не след.

— И какие предложения? — холодновато поинтересовался я, поглядев в наглые глазенки.