Книга Оракул выбирает королеву - Оливия Штерн

Некромант зарабатывает достаточно, чтобы если не жить, то хотя бы существовать достойно. Леона в память о былых прекрасных днях обустроила свою ванную комнату. Это оказалось непросто, но она справилась, заплатив втридорога нанятым строителям. И вот теперь могла насладиться и теплой водой из латунного крана, и фаянсовым умывальником, и даже такой роскошью, как унитаз.

Поставив свечу на полку, Леона покрутила вентиль и несколько минут держала руки под струей теплой воды. Определенно, она никогда не привыкнет к сумрачной Середине. Руки мерзнут, ноги. Да и вся она… Постоянная темень словно выпивает тепло.

Из плохонького зеркала на Леону уныло смотрела блондинка. Леона, не сдержавшись, фыркнула. От жизни в потемках в ней самой даже красок стало как будто меньше. Раньше – чудесные светлые волосы с золотистым отливом, теперь – невнятная солома из-под чепца. Губы сочные, яркие были. Превратились в скорбно сжатые бледные полоски, да еще и морщинки в уголках рта. Цветом глаз, редким оттенком морской волны, восхищался ее бывший муж, маркиз Риквейл. Называл их «парой самых лучших изумрудов». Глаза потемнели и поблекли. И под ними теперь вечные синяки, как от недосыпа. В общем, тот еще вид. Хотя, может быть, она сама виновата. Запустила себя. Красотой нужно заниматься. А для кого? Здесь, в Середине, все тусклые, одинаковые, и мужчины и женщины, и никому не интересно, как ты выглядишь, все только и думают, как бы заработать да отправиться куда-нибудь ближе к солнцу. Только вот не понимают, что там их тоже никто не ждет.

Леона, хмуро глядя на свое отражение, быстро умылась и вышла. Наверное, ей тоже надо собрать деньжат и уехать куда-нибудь повыше. Но вот беда – драгоценный супруг дал понять, что в ее же интересах больше никогда не появляться там, где ее могли узнать.

«Я бы тебя убил, да жаль», – вот что он ей сказал. Милосердная сволочь.

И Леона исчезла. И поэтому до сих пор жива.

Так, размышляя понемногу о том о сем, Леона одевалась. Рубашка с длинным рукавом, мужские штаны и куртка – свободная одежда, чтобы не сковывала движений. Удобные башмаки. Перчатки. Шею – а потом и голову – обмотать платком, да так, чтобы никакой бесхозный отпечаток не забился за шиворот.

В небольшую поясную сумку Леона положила флягу с водой, заряженный компас и колбы с пробками. В карман штанов – миниатюрный фонарик, купленный у одного пироманта еще на королевском ярусе. И обязательно регенерирующий перстень, тяжелый и массивный. Его делали явно на мужскую руку, на Леоне он болтался, и поэтому она его носила на большом пальце.

Вот и все. Можно было выходить. Подумав немного, Леона все-таки прихватила несколько мелких монеток. Еды у нее не водилось, а лезть в меморум на голодный желудок было не лучшей идеей.

Когда Леона впервые сошла на мостовую Люция с откидных ступенек дилижанса, первой ее мыслью было – да как здесь жить-то можно? Даже крылатые плантосы, что тащили дилижанс, аккуратно пролетая сквозь расщелины между парящими землями, всем своим видом показывали, как им не нравится без света. Плантосы ежились, закрывались крыльями и выпускали сквозь темную влажную кору толстые шипы. Им было непривычно без солнца, без нормального неба над головой. А сам город словно в насмешку был назван Люцием – кажется, здесь повсюду клубилась тьма. Газовые фонари, что зажигают днем и ночью, лишь делали мрак гуще. Он казался ощутимым, льнул к коже мерзкими липкими языками. Леона тогда задрала голову в попытке увидеть хотя бы клочок привычного неба… И взгляд уперся в черноту, лишь далеко, у горизонта, подсвеченную золотистым. Прямо над Люцием вольготно расположилось жирное брюхо верхнего яруса, и Леоне даже показалось, что она видит беспомощно свисающие корни деревьев. Их угораздило пробраться сквозь толщу грунта и вылезти с изнанки той земли, на которой деревья росли. Все это сентиментальная чепуха конечно же. Но, ступив на мостовую Люция, она в самом деле не понимала, как здесь возможно само существование людей.

Потом оказалось, что ко всему можно привыкнуть. И что на серединных ярусах тоже живут обычные люди – не такие, конечно, богатые и вовсе не такие красивые, как на верхнем королевском ярусе, но все же. Неподалеку от Люция оказалась действующая шахта, где добывали сапфиры. Поэтому и город был совсем небедным, и продукты сюда привозили не самые плохие. Ну а то, что солнце было видно лишь утром и вечером, к этому как-то постепенно привыкаешь. Тяжело, болезненно, но привыкаешь…

Леона шагала по мостовой. Мимо двухэтажных домов из темного кирпича, притиснутых друг к другу так плотно, что порой между стенами и руки не просунуть. Мимо фонарных столбов и фонарщиков-пиромантов. Тусклое свечение газа в закопченных стеклянных колбах едва-едва освещало улицу. Дело шло к полудню. И в полдень в Люции было особенно темно, потому что солнце находилось в это время как раз над верхним ярусом и дарило свет и тепло тем счастливчикам, кто мог себе позволить жить наверху.

Шла она к знакомому пустырю. Там недавно снесли ветхий дом, новый возводить никто не торопился, и поэтому за плотным забором находился изрядный кусок замусоренной земли, с которой, как ни крути, гораздо удобнее нырять в меморум – и соседи хозяйке не нажалуются и подглядывать будут разве что крысы. Особенно Леону радовало отсутствие зевак и вообще желающих приобщиться к современной некромантии. Не то чтобы в Люции ненавидели некромантов – наверное, сложно найти того, кто бы ненавидел их больше, чем ее бывший муж, – но всегда оставалось нездоровое любопытство и твердое убеждение в том, что некромант – это непременно хмурый мужик, который выкапывает разлагающиеся тела и заставляет их выполнять какие-то немудреные задания.

Разумеется, и такие некроманты были.

Но современная некромантия уже давно не рассматривала телесное в качестве объекта исследований. Последние пятьдесят лет было модным работать с бестелесным, а именно с отпечатками умерших, хранящими воспоминания, собранные при жизни и составляющие сущность человека. Единственным неприятным и опасным занятием для некроманта оставались походы в меморум, но тут уж ничего не поделаешь.

Примерно на полпути к цели своего похода Леона остановилась перед булочной. Пощупала сквозь ткань кармана монеты, а затем вошла. Весело звякнул колокольчик, Леона с наслаждением потянула носом – пахло свежей выпечкой, корицей, лимонной цедрой. На витрине красовались ватрушки, маленькие пирожки и очень большие круглые пироги. Пышные хлеба, длинные багеты, пухлые крендели, присыпанные дроблеными солеными орешками.

Уютно здесь было, гораздо приятнее, чем снаружи. И казалось даже, что газовые фонари здесь светят куда веселее и ярче.

Тем временем из смежной комнаты выплыла румяная девушка, огненно-рыжая, с толстыми косичками, уложенными в бублики по сторонам лица. У нее была бледная кожа, большие, чуть навыкате, голубые глаза и курносый нос пуговкой. Губы улыбались – впрочем, как и всегда. Девушка эта – так уж получилось – была единственной подругой Леоны в этом темном городе.

– А, это ты! – Улыбка Златы стала еще шире, превращаясь из дежурной в настоящую, радостную. – Что будешь? Я только-только кофе сварила.