Книга Красные боги - Жан д'Эм

– О, Пьер!

Удивленный, он повернул голову в сторону тротуара. Там стоял улыбающийся лейтенант колониальной пехоты.

– Сюда, сюда, Пьер.

Люрсак сразу узнал его.

– Жак!

Коснувшись тростью плеча рикши, он крикнул:

– Тони… тони.

Это было единственное слово из вьетнамского языка, которое удалось ему запомнить по приезде в Сайгон.

Вьетнамец остановился. Пьер выпрыгнул из коляски. Лейтенант уже шел ему навстречу. Взволнованные и обрадованные, они расцеловались. Потом Жак Брессон, отступя на несколько шагов, стал полушутливо осматривать своего друга со всех сторон.

Это был широкоплечий высокий мужчина с хорошо развитой фигурой и приятным молодым лицом.

– Я получил твою записку только сегодня утром, так как был в отъезде. Не успел привести себя после дороги в порядок как следует и побежал в твой отель. Тебя не было, но бой из отеля на местном исковерканном французском языке наболтал мне, что ты или ушел два часа тому назад, или вернешься через два часа. Одним словом, я понял, что ты еще не уехал и нам удастся встретиться. Что ты сейчас собираешься делать?

– Ничего, – ответил Пьер. – Думал вернуться в отель.

– Тогда идем вместе. Посидим в кафе.

Люрсак согласился.

– С радостью. Я здесь уже три дня и начинаю скучать от одиночества. Мне сказали, что ты пробудешь в отъезде еще недели две.

Он бросил рикше несколько монет, взял друга под руку и пошел с ним по тротуару. Оживленно разговаривая, вспоминая о днях совместной жизни в Париже, они прошли несколько улиц и дошли до площади где, указывая на кафе в угловом доме, Жак Брессон сказал:

– Пойдем туда. Сядем на террасе. Ты не знаешь Сайгона и будешь наблюдать любопытное зрелище. Сейчас как раз наступает лучший час дня. В это время всегда поднимается легкий ветерок, который немного охлаждает жару. Лучшая сайгонская публика в этот час сидит по кафе и пьет прохладительные напитки.

Вошли. Уселись. Пьер спросил:

– Тебе нравится тут, в этой стране?

– Как сказать? Есть тут и хорошее, есть и плохое. Хорошего, пожалуй, больше, чем плохого. А что касается самого Сайгона, то в нем я бываю очень мало. Из шести месяцев я четыре или пять провожу в поездках по бруссам, так называются местные непроходимые кустарники, путешествую по дремучим лесам Аннама и Верхнего Тонкина, по каналам и озерам Лаоса.

– Ты хорошо знаешь Лаос?

– Так себе. Я был там уже два раза, производил съемки для составления карт.

– Прекрасно. Значит, ты можешь немного ввести меня в курс дела, потому что меня посылают туда.

Люрсак вынул из кармана недавно полученное служебное предписание и передал его Брессону.

Бой, одетый в длинную белую тунику, с чалмой на голове, принес на их стол поднос со стаканами и несколько бутылочек с разноцветными жидкостями. Пока он готовил смесь коктейля и колол лед, Брессон читал бумагу Люрсака. Бой приготовил напиток и удалился.

Жак, возвращая Пьеру его документ, сказал:

– Пост № 32. Точного обозначения места нет. Тебе не дали больше никаких указаний?

– Кроме того, что пост № 32 помещается у подножья Пу-Каса, ничего.

– Так-так. Подожди. Пу-Кас? Пу-Кас? – Брессон вспоминал.

– Не знаю. Может быть. Во всяком случае, мне сообщили, что часть пути туда придется проделать на слонах или в повозке на быках, а часть на лодке или на пароходе.

– Пу-Кас? Очень смутно помню это место. Кажется, я был где-то недалеко в свою предпоследнюю поездку. Должен был быть, потому что, в конце концов, я почти всю страну изъездил вдоль и поперек. Да, да, совершенно верно. Это – область, которая тянется вниз от большого вьетнамского горного хребта к самой границе Бирмы. О, жесточайшие, совершенно непроходимые бруссы. Неприятная страна! Радости ты там себе не найдешь.

Пьер рассеянно улыбнулся. Он был не столько занят беседой с Жаком, сколько наблюдением за живописной толпой, с шумом и гомоном теснившейся по улицам и площади.

– Ну что ж, – отвечал он, – я ведь приехал сюда не для забавы. От меня в управлении и не скрывали, что пост этот не из приятных.

– Не из приятных? О да, разумеется. Кроме того, ты попадешь туда в самый разгар дождливого сезона. А жить тебе придется в неисследованной стране, вероятно, в полном одиночестве, если не считать солдат военного поста.

– Сколько там солдат, не знаешь? Дюжина, больше? Это как считается, передовой пост?

– Да передовой пост № 32. Кажется, мне говорили, что это на территории Мои.

Брессон подскочил на месте.

– Территория Мои? Номер № 32? Как же я раньше-то не сообразил. Ну, знаешь ли… для начала, тебе досталась плохая штука. Но я не понимаю, что за смысл учреждать там пункт гражданского управления?

Пьер был заинтригован тоном, которым Брессон произнес последние слова и его нескрываемым волнением.

– Начальником военного поста туда недавно назначен какой-то лейтенант. В его отсутствие я буду исполнять его обязанности. Для начала карьеры в колониях я получил хорошее назначение. Но что необыкновенного в этом посте № 32? Ты как-то странно говоришь.

– Что необыкновенного? Собственно говоря, ничего определенного я не знаю, и никто не знает больше меня. Но, во всяком случае, пост № 32 – самое подлое место во всем Лаосе. Этот пост был уничтожен и теперь опять восстановлен. Ужасно глупо!

Пьер посмотрел вопросительно, и Брессон продолжал:

– Да, да, ужасно глупо! В самом деле, первый раз пост был учрежден лет шесть или семь назад. Первым начальником его был Лонжер. Прошло полгода, и ни слуху ни духу ни о Лонжере, ни о посте № 32. Решили, что пост с его строениями и людьми погиб во время наводнения. После этого в течение трех лет о посте № 32 разговоров не поднималось. Но вот в один прекрасный день какой-то тупоголовый чиновник, роясь в бумагах, обнаружил, что пост № 32 самоупразднился, и решил, что для безопасности наших владений в Индокитае надо его восстановить. Начальником поста назначили Дорселя. Целый год все шло благополучно, а потом вдруг было получено известие: пост № 32 уничтожен. На этот раз не наводнение, а пожар. Сам Дорсель как-то сумел выбраться, в совершенно бессознательном состоянии был доставлен в госпиталь и там умер, не успев ничего рассказать об этом уже втором несчастном случае на посту № 32.

Мимо кафе проезжала коляска, запряженная парой пони.

Брессон знаком остановил извозчика, кликнул боя, дал ему серебряную монету и предложил Люрсаку:

– Давай прокатимся. Сейчас начинается пора гуляния, и тебе интересно будет посмотреть на уличные картины.

Приближался вечер, солнце уже не жгло. Воздух становился прохладным. Коляска Брессона и Люрсака медленно двигалась в цепи других колясок по аллеям центральных улиц Сайгона. Брессон то и дело раскланивался со встречными знакомыми. Пьер Люрсак с жадным любопытством разглядывал пеструю толпу из разноцветно одетых туземцев и чопорно-важных европейцев, составлявших сливки местного общества. Брессон рассказывал ему обо всех встречавшихся – кто это, с каких пор живет в Сайгоне, что делает и так далее.