Книга Новые приключения Пышки на сайте знакомств. Отвязные домохозяйки - Оксана Новак

– Сам виноват! – выпустила я струйку дыма в его недовольную физиономию. – Ты всегда плохо справлялся со своими обязанностями! Халтурно работал, раз в моей жизни не осталось ничего хорошего, кроме бутербродов! Вот и начинай суетиться, пока не поздно, чтобы случилось что-то хорошее и я вновь обрела крылья за спиной! Сгоняй в небесную канцелярию, поговори с начальством, может, выбьешь там лимит на какое-нибудь чудо, и мне вновь захочется встать с дивана и что-то изменить!

– Я уже сгонял… – загадочно ответил Вредитель, потирая пухлые ручонки. – Скоро встанешь со своего дивана! Я бы сказал – вскочишь, куда ты денешься! – и захихикал гаденьким потусторонним смехом.

Я поняла, что если не хочу окончательно испортить себе настроение, то подробности лучше не уточнять.

Итак, вечером последнего дня старого года я решила все же отдать дань традиции: накрасилась и надела новый пеньюар из черного шелка. «Хорошо, мне хоть карнавальный костюм не надо придумывать, как это было в детстве», – усмехнулась я про себя и отчего-то вспомнила тот давний Новый год, когда мне было пять лет и который я почти забыла.

Усадив нас на маленькие стульчики, воспитательница стала раздавать роли в новогоднем утреннике. Голубоглазая Зойка с тонкими косичками, мама которой работала в нашем садике, была торжественно назначена Снегурочкой. Девчонки завистливо поглядели на раздувающуюся от гордости Зойку, но воспитательница утешила нас тем, что ролей в утреннике хватит всем. Затем девочкам раздали роли снежных королев, снежинок и золушек, а мальчикам – роли зайчиков, медведей и звездочетов. Все радостно стали обсуждать свои будущие костюмчики, хвастаться, у кого есть голова медведя или настоящая волшебная палочка. Почему-то воспитательница обошла вниманием только меня и толстого Толика, и мы недоуменно поглядывали то на нее, то друг на друга. Не выдержав такой несправедливости, мы подошли к ней и удивленно спросили, какие же роли в новогоднем спектакле достанутся нам? Воспитательница долго и рассеянно смотрела в окно, потом на нас и, наконец, вынесла вердикт.

Вечером, дома, когда мама и бабушка уселись перед телевизором, я торжественно объявила им, что мне нужен новогодний костюм для утренника.

– Какой костюм? – не отрываясь от фигурного катания, спросила мама. – Снежинки или Снегурочки?

– Нет! – бойко ответила я. – Быть Снежинкой может каждый! Я буду Комком!

– К-кем? – уставились на меня родственники.

– Снежным комком! – гордо сказала я и приняла величественную позу, подобающую столь важной новогодней персоне.

– Батюшки святы! – развела руками бабушка. – Да зачем же тебе что-то надевать? Ты и без костюма вылитый комок!

– Нет, без костюма нельзя! – важно пояснила я. – Без костюма – это не по-новогоднему!

В течение четырех дней мама с бабушкой «лепили» комок из старых простыней, сшивая их нитками. Но простыни закончились, и в ход пришлось пустить почти все имеющееся в доме белье.

– Когда же этот ребенок прекратит есть? – сокрушалась мама, прострачивая простыни, которые медленно превращались в большой белый ком.

Костюм был готов накануне праздника. Но когда его на меня надели, он оказался таким тяжелым, что сползал на пол с моего упитанного торса, стоило мне сделать шаг. Мама не нашла ничего лучшего, чем прицепить его на папины полосатые подтяжки.

На утреннике я являла собой фееричное зрелище: огромный белый ком, сверху которого прилеплена белая, короткостриженая голова, по бокам горизонтально полу торчат руки, и крепился этот колосс на коротких, толстых, иксообразных ножках в белых колготках. На плечах у меня висели полосатые подтяжки с огромными хищными зажимами, бульдожьей хваткой вцепившиеся в бельевой ком.

Пожалуй, отличной компанией мне мог служить разве что толстый Толик, который изображал Спутник. Выглядел он очень похоже на меня, с той разницей, что на его нательном шаре, сделанном, в отличие от моего, из папье-маше и покрашенном серебрянкой, была прикреплена проволока, изображающая орбиту, вдоль которой лепились мячики разных размеров. Видимо, Толик был большим спутником сразу нескольких маленьких планет. Костюм ему делала бабушка, которая, надо полагать, была не очень сильна в астрономии.

Дети уселись на свои маленькие стульчики вокруг елки, нам же с Толиком принесли две табуретки с кухни. Так мы и сидели на возвышении, как два глобуса – белый и серебряный, с торчащими в стороны руками, в которых были зажаты новогодние подарки-кулечки с мандариново-конфетной композицией.

В зале так же сидели родители, которые со слезой умиления взирали на своих чад в сверкающих одеждах. Мои предки, натянув на меня новогодний наряд, предусмотрительно сдристнули, ссылаясь на занятость.

Пожалуй, все закончилось бы меньшим позором, если бы в разгар праздника меня не позвали под елку отрабатывать угощение. Надо было прочесть стихотворение для Деда Мороза, у которого и так при виде меня глаза полезли на лоб.

– Ну, давай, Комок, – сказал Дед Мороз и прыснул в усы. – Порадуй нас еще больше! Я приняла театральную позу, выставив вперед одну из своих косолапых ног, протянула вперед руку в трагическом – как мне казалось – жесте и стала декламировать, старательно выводя интонации Беллы Ахмадулиной, которая совершенно потрясла мое детское сознание, читая свои стихи по телевизору голосом неприкаянного привидения:

Были бы у елочки

Ножки,

Побежала бы она

По дорожке.

Заплясала бы она

Вместе с нами,

Застучала бы она

Каблучками!

Девочка я была артистичная, поэтому на этой мажорной ноте топнула ногой, изображая танцующую елочку. Мой «комок» колыхнулся вверх и, издав что-то вроде «ух!», проворно сполз на пол вместе с новыми колготками.

Дальнейшее помню смутно. Зал ржал, Дед Мороз ползал по полу и бился в конвульсиях, воспитательницы тоже ржали, поэтому никак не могли натянуть мой «комок» обратно на меня. Наконец они плюнули и отвели меня в раздевалку, где посоветовали переодеться. Толик, посмотрев на мой бенефис, заплакал и отказался читать стишок, как ни уговаривала его бабушка.

«Тьфу ты, блин, – замотала я головой, сбрасывая воспоминания. – Может, неспроста я не люблю Новый год?»

На журнальном столике сиротливо стояла тарелка с семгой, пол-лимона и единственный, не разбитый во время многочисленных переездов, бокал из чешского хрусталя – последнее напоминание о моей далекой семейной жизни. Я написала на клочке бумажки новогоднее пожелание: «Встретить в новом году мужчину своей мечты!» – подумала, выкинула и написала другую: «Встретить в новом году миллион долларов!» Что-то мне подсказывало: такое желание более выполнимо.

Стрелка часов на Кремлевской башне неумолимо приближалась к двенадцати, и я стала открывать шампанское. Но тут возникла проблема – пробка в бутылке сидела так крепко, что вытащить ее не было никакой возможности. В панике я схватила полотенце, обернула пробку и стала крутить ее что есть силы, но она не подавала никаких признаков жизни. Часы били полночь, я металась по комнате, путаясь в полах шелкового пеньюара с бутылкой в одной руке и спичками в другой, пытаясь одновременно вынуть пробку и зажечь клочок бумаги, пепел от которого полагалось кинуть в бокал с шампанским и выпить под бой курантов. Зажженная бумажка тлела на тарелке с семгой, наполняя комнату запахом копченой рыбы, я яростно трясла бутылку, часы в телевизоре отбивали последнюю минуту старого года. И тут чертова пробка с оглушительным хлопком вылетела из бутылки и угодила прямо в одинокую, засиженную мухами лампочку на потолке, раздался глухой «чпок», и лампочка разлетелась на мелкие осколки, обильно посыпав семгу на столе. Из бутылки вырвался сноп шипучки и окатил меня, стол, телевизор и половину моей малометражной комнаты. Я схватила бокал и вылила в него остатки шампанского. «Черта с два! – пронеслось в моей голове. – Я все равно встречу этот трижды проклятый Новый год, чего бы мне это ни стоило!» Я схватила наполовину сгоревшую бумажку и попыталась закинуть ее в бокал, но она распалась на две части, и я увидела, как в полной темноте одна часть бумажки, разбрасывая голубой пепел, оседает прямо мне на колени, отчего на шикарном пеньюаре растекается большое пятно, являя миру мои голые белые ноги.