Книга Другие хозяева - Альбина Нури

Беда в том, что от себя не скроешься: ни Москва, ни Италия не будут достаточно велики, чтобы потеряться.

Микроволновка дзынькнула, и Томочка метнулась к ней, достала пироги.

– С мясом и рисом, с картошкой и курицей, – с гордостью сказала она. – С утра испекла и сразу к тебе.

– А Илья что? Почему ты не с ним в праздник? – поинтересовалась Леля, усаживаясь на табурет возле окна.

Томочка закатила глаза.

– Я же говорила тебе, он в Питер уехал позавчера. Через два дня вернется. Интервью берет для своего журнала. – Томочка назвала две известных фамилии тех, с кем предстояло побеседовать Илье. – Забыла?

Леля покаянно вздохнула.

– А мама его? – спросила она. Мать Ильи осенью разбил инсульт, и теперь женщина не говорила, правая рука у нее не работала, да и ходила она с трудом, хотя и научилась уже себя обслуживать.

– Я на время к ним перебралась, – сказала Томочка, – пока Ильи нет.

Она села напротив.

– Начнем, что ли? Есть хочу, как сто китайцев.

Леля неожиданно поняла, что тоже голодна. От аромата Томочкиных пирогов сводило желудок.

Томочка разлила по бокалам кагор.

– С праздником, Лелечка. Пусть все будет хорошо, и на нашей улице перевернется грузовик с конфетами. Даже не один.

Леля кивнула и улыбнулась через силу: пусть.

Выпила, взяла кусочек желтого сыра. Красное вино, слишком густое и сладкое, на ее вкус, потекло по венам, и сразу стало дремотно-спокойно, но вместе с тем легко. Пусть это лживое ощущение скоро растает, но даже небольшая передышка не помешает.

– Спасибо, Томочка. Хорошо, что ты пришла.

– Конечно, хорошо. Бери пирог.

После второго бокала Томочка осторожно сказала:

– Илья говорит, Миша пока ни с кем особо не общается. Ни с отцом, ни с Ильей. Врачи говорят, это нормально. Ему надо силы восстановить.

Леля грустно кивнула.

– Он, что, так и не позвонил тебе? Ни разу?

Любого другого человека, который попытался бы задать ей этот вопрос, Леля просто послала бы. Мать вчера звонила, спрашивала примерно о том же, и они поссорились, потому что Леля отвечала сухо и резко. Мама обиделась.

Но сейчас Леля поняла, что ей хочется поговорить о Мише. Впервые в жизни (и, как она подозревала, это был и последний раз) Леля полюбила по-настоящему, и сила этого чувства пугала ее саму. Потому она, как трусливый заяц, прикрывшись преддипломной практикой, улетела в Москву: немыслимо было представить, как она сумеет жить, если Миша не чувствует того же к ней, если отношения с Лелей для него всего лишь обычный роман.

Возвращение стало кошмаром: обнаружить Мишу на больничной койке, при смерти, в коме было страшно, а когда опасность оказалась позади, Миша не узнал Лелю.

Девушка снова и снова прокручивала в голове ту сцену в реанимации, когда они с Юрием Олеговичем, Мишиным отцом, и Ильей стояли возле его кровати, и Миша, показав глазами на Лелю, спросил у лучшего друга: «Это твоя знакомая?»

– Нет, не звонил. И не позвонит уже, наверное.

Томочка взяла Лелю за руку, ободряюще сжала ее ладонь.

– Уверена, все будет хорошо. Вот увидишь.

Но они обе знали, что никакой уверенности тут быть не может.

– Вы с Ильей вместе? – спросила Леля.

У Томочки и лучшего Мишиного друга отношения складывались не менее запутанно, чем у Лели с Мишей. Томочка была влюблена в Илью давно, с той самой поры, как он съехал от матери в съемное жилье, и они оказались соседями. Но Илья смотрел на нее лишь как на друга, и только после весенних событий они стали встречаться. Точнее, Томочка надеялась, что они пара, для Ильи же это было, скорее, чувство благодарности. Когда Томочка осознала это, они расстались.

А потом выяснилось, что и вправду «большое видится на расстоянье».

– На этот раз я не форсирую события. Общаемся, помогаю ему с тетей Ирой, чем могу. Он вроде как ухаживает за мной: цветы, кино, все такое. – Томочка грустно улыбнулась. – Не хочу опять напридумывать себе: потом падать очень уж больно. Пусть все идет, как идет. Пускай сам окончательно поймет, кто я для него: любимая девушка или свой в доску парень.

– Ты права, – сказала Леля и решилась спросить: – Илья ничего тебе про меня не говорил? Может, Миша что-то…

– Извини. – Сочувствие Томочки было искренним, не показным. – Илья и сам с ним с того раза не виделся, разве что на Новый год поговорили недолго. Но там рядом его отец был, мачеха и сестренка. А по телефону Илья завел речь о тебе, но Миша свернул разговор.

Увидев, как исказилось Лелино лицо, Томочка поспешно добавила:

– Знаешь, что я думаю? Это хороший знак!

– Куда уж лучше, – усмехнулась Леля.

– Погоди! Ты вспомни: сама так любишь его, но тебе нужно было обдумать все, и ты уехала. – Томочка свела брови к переносице. – Хотя, между нами, это была полная глупость, но чего уж теперь. Так и он. Обижен на тебя, может, тоже хочет понять, поразмыслить. Видишь – и не говорит ни с кем, не обсуждает! Илья сказал, он очень расстраивался, когда вы осенью расстались, скучал по тебе, ревновал. Такие вопросы с кондачка не решаются.

Томочка еще говорила что-то в том же духе, пытаясь убедить подругу, и Леля чувствовала, что надежда в ее сердце пробуждается.

Может, Томочка права? Со стороны ведь всегда виднее.

Леле очень хотелось в это верить.

Через пару часов Томочка ушла домой, вернее, к тете Ире.

Проводив ее, Леля долго стояла под душем, делая воду то обжигающе горячей, то почти ледяной. Вода лилась в ванну с шумом, и потому Леля не услышала звонка телефона.

А когда вышла, взяла сотовый и увидела знакомый номер.

Кровь бросилась в лицо, руки задрожали.

Миша все-таки позвонил!

Глава вторая

Когда Леля была маленькая, она терпеть не могла середину и конец января. Самое обидное время года – так ей казалось.

Первые десять январских дней были прекрасны, потому что это – зимние каникулы. А потом на смену веселью, снежкам, санкам или бессмысленно-бестолковому и потому особенно прекрасному валянию на диване наступал конец. Елку разбирали, праздник заканчивался, приходилось снова браться за учебники.

Начиналась третья четверть – самая длинная, бесконечная. Мысленно Леля делила ее на кусочки: короткими перебежками было легче добраться до весенних каникул. Первый кусочек длился до конца января, дальше – от первого февраля до двадцать третьего, от мужского праздника было рукой подать до женского, а там пара недель – и все!

Первый кусочек, осколок января, давался сложнее всех, и длился почему-то дольше. Маленькая Леля переползала из темного утра в ранний вечер, остро ощущая, что до следующего новогоднего чуда еще целый год. Дальше темп ускорялся, дни становились длиннее, за сердитым завываньем февральской метели все отчетливее слышался звонкий, обнадеживающий перезвон капели.