Книга Причуды любви - Джейн Фэйзер

— Хлеба и сыра будет вполне достаточно. Надеюсь, вы можете хоть это принести.

— Пожалуй, — нерешительно согласилась она. — Вам, понадобятся чистые простыни. Пойду поищу. Никто не застилал постель хозяина с тех пор, как его схоронили, упокой Господи чистую душеньку…

Все еще бормоча себе под нос, она заковыляла прочь, не забыв захватить фонарь.

— Вперед, в конюшню, — нетерпеливо бросил Ратерфорд и устремился к двери.

Гарри, кутаясь в попону, зашаркал следом.

С первого взгляда стало ясно, что конюшни Мэллори-Хауса давно не видели животных, подобных Сарацину. Три соседних стойла занимали две упряжные лошади и древняя кобыла. В остальных лишь не слишком приятный запах да кучи лежалого навоза напоминали о прежних обитателях. Лорд Ратерфорд решил, что сейчас он вряд ли способен вычистить эти авгиевы конюшни, повторив подвиг Геракла. Сарацину придется претерпеть грязь и неудобства одну теплую, июльскую ночь, как, впрочем, и его хозяину. Однако на будущее стоит запомнить урок и не отпускать от себя Уолтера, по крайней мере до конца этой злополучной поездки.

Корка черствого хлеба и кусок сыра, очевидно, предназлаченный для мышеловки, отнюдь не подняли его духа. Бренди, однако, оказалось более чем приемлемым, что нисколько не удивило лорда после той сцены, которую он наблюдал на горной тропе. По-видимому, «джентльмены» развили здесь бурную деятельность, чтобы хоть немного возместить ему все перенесенные тяготы.

Спальня кузена Мэтью оказалась такой мрачной и неуютной, словно отсюда позабыли убрать его тело. Однако перина была застелена чистыми простынями, а на пузатом комоде стояла масляная лампа. По требованию нового хозяина появился и кувшин с водой; всякие возражения и колебания были подавлены в самом зародыше резким приказом, произнесенным не допускавшим возражения тоном, более подходящим для казармы. Его светлость постепенно привыкал к мысли о том, что лондонские обычаи еще не успели привиться в Корнуолле. Стоило ему неожиданно появиться в любом из владений семейства Китли даже глубокой ночью, как его принимали с таким радушием, словно на дворе стоял полдень. Но и челяди там хватало, не то что здесь: двое жалких стариков, служивших кузену Мэтью и перешедших к его наследнику. Если, конечно, тот выдержит здесь более нескольких часов.

Ратерфорд с тяжелым вздохом потушил лампу, лег в постель и с подозрением принюхался. Попахивает плесенью, но хоть простыни не сырые, и за то спасибо. На полуострове ему приходилось куда хуже . Правда, тогда рана в плече еще не так его донимала, и кроме того, человек вправе ожидать у себя дома некоторого уюта.

В маленькой пещерке было прохладно, сухо и так же пусто, как в буфете матушки Гусыни. Мередит прошла вглубь и, казалось, растворилась в скале. Вход в узкий туннель, достаточно высокий и широкий, чтобы вместить маленького пони, был скрыт за выступающим валуном в дальнем углу. Сам туннель постепенно расширялся, превращаясь в огромную пещеру, где горел единственный фонарь, отбрасывая пляшущие тени на грубо обтесанные стены. Шесть пони, привезших сюда контрабандные товары, не проявляли особого любопытства и куда больше интересовались содержимым торб, которые поставили перед ними благодарные хозяева, как только работа была закончена. На полу у стен громоздились мешки и ящики. Мередит с довольной улыбкой обозревала плоды сегодняшних усилий. Неплохую прибыль они получат, а ее доли будет как раз достаточно, чтобы сделать последний взнос по закладной на сорок акров Дакетс-Спинни. Долго ей пришлось стараться, чтобы вернуть фамильную собственность. Но теперь по крайней мере можно оплатить учебу мальчиков за весь будущий год.

Захватив с собой фонарь, Мередит вышла из пещеры, но не тем путем, которым явилась сюда, а другим, дальним ходом, который постепенно поднимался в гору и заканчивался у глухой стены. Подняв руки, Мередит подтолкнула большой камень в верхней части прохода. Камень с глухим стуком отвалился на толстое одеяло, специально предназначенное, чтобы заглушить звук падения. Мередит, подтянувшись, с привычной ловкостью вылезла из отверстия, подняла фонарь и поставила валун на место. И оказалась в небольшой кладовой, где на аспидных полках стояли баночки с вареньем, горшочки с маслом и головки сыра — дары домашней фермы, снабжавшей обитателей дома самым необходимым.

Мерри сняла башмаки и, взяв их в одну руку, а фонарь — в другую, потихоньку перебралась из кладовой в большую кухню. Здесь было тепло — еще топилась почерневшая от времени плита. Тишину нарушало лишь тиканье больших напольных часов у буфета. Половина третьего ночи. Слуги проснутся только часа через три.

Бесшумно ступая ножками в шерстяных чулках, Мередит прокралась мимо лестницы черного хода к высокой двери, обитой зеленым сукном и отделявшей помещения для слуг от основной части дома.

Сэр Джон Блейк незадолго до своей безвременной кончины, последовавшей три года назад, ухитрился продать почти все фамильные ценности, и пол из каменного плитняка в коридоре теперь остался без пушистого турецкого ковра. Дубовый стол в стиле Жакоб, стоявший под окном, избежал молотка аукциониста только из-за того, что порядком обветшал, но тяжелый серебряный поднос и китайские вазы, когда-то украшавшие столешницу, постигла печальная участь. Мередит, давно свыкшаяся с мыслью о беспечном мотовстве покойного мужа, бесшумно взбежала по широкой изогнутой лестнице, промелькнула на галерее, выходившей в холл, и влетела в просторную спальню с окнами по фасаду.

— Нэн! — тихо позвала она.

Пожилая женщина, дремавшая в кресле, обитом пестрым ситцем, встрепенулась и сонно заморгала, ослепленная светом фонаря.

— Наконец-то ты дома, детка! — проворчала она. — Как неразумно с твоей стороны где-то бродить допоздна! Ты прекрасно знаешь, что я места себе не нахожу, пока ты не окажешься в своей постельке!

— Глупости, Нэн, — отмахнулась Мередит и, стащив шапку, уселась на кровать, чтобы снять чулки. — Ну что такого может со мной случиться?

Нэн подняла к небу руки и глаза.

— Ну как же, конечно, ничего! — Она налила воды из кувшина в фарфоровый тазик с таким же рисунком. — Если не считать того, что ты занимаешься незаконным делом и чиновникам не терпится скрутить тебя и потащить в суд. Разумеется, тут не о чем беспокоиться, а я просто старая дура, которая нянчила тебя еще с пеленок, и это еще не дает мне права высказать все, о чем я тревожусь…

Мередит и не подумала остановить поток жалоб, хорошо зная, что Нэн необходимо выговориться. Упреки и наставления продолжались, пока старая няня не раздела подопечную, не помогла облачиться в ночную рубашку и не распустила золотисто-каштановые с рыжеватым отливом волосы, стянутые в тугой узел. Густая масса рассыпалась по плечам Мередит. Нэн настояла на том, чтобы сделать положенных сто взмахов щеткой, несмотря на мольбы Мередит оставить ее в покое в столь поздний час.

— Ты не ляжешь в постель с нечесаными волосами, пока я жива, — объявила Нэн. Отпустив наконец Мередит, она задернула полы кровати.

— Вот уж это представить совершенно невозможно, — пробормотала леди Блейк, покорно ложась под одеяло. Одно дело — командовать шайкой корнуольских контрабандистов и дурачить целый полк береговой охраны, и совсем другое — пытаться выстоять против Нэн Трегарон, особенно когда та пытается добиться своего.